Форум » Ах, Неаполь, жемчужина у моря... » "... Но не грешно грешить, коль грех окутан тайной" (c) » Ответить
"... Но не грешно грешить, коль грех окутан тайной" (c)
Витторио Скалатти: Ночь с 5-го на 6-е июня 1744 года, «Дом масок» синьоры Кармагнолы. В проступке нет вреда, в огласке только вред. Смущать соблазном мир - вот грех, и чрезвычайный. Но не грешно грешить, коль грех окутан тайной. (с) Мольер Про подобные заведения обычно говорят, что они суть вертеп сатанинский, но я всегда был уверен, что эти высказывания принадлежат людям, которым не повезло в любви. (с) Леон де Руасси
Патриция Даниэлла: - Дионис? Так меня еще никто не называл, - тихо рассмеялась графиня, бесстыдно прижимаясь к таинственному «другу» в то время как ручка ее продолжила свое смелое путешествие, скользнув между двумя телами. Судя по всему, хозяйка «Дома масок» не солгала, разочарование синьоре ди Мадильяни действительно не угрожало. – Но вина я вам с удовольствием налью, синьор, вино здесь действительно неплохое. Подарив незнакомцу в маске дразнящую улыбку, Патриция отстранилась, с легкостью поддавшись искушению затянуть чувственную игру узнавания. Наполнив для гостя хрустальный бокал густым вином, и прихватив с низкого столика свой, она присела на диван и поманила пальчиком "друга". - Если вы хотите получить свое вино, вам придется подойти поближе, - с чувственной хрипотцой в голосе проговорила Патриция, благодаря маске и мужскому костюму чувствуя себя хозяйкой положения и от души этим наслаждаясь.
Витторио Скалатти: В то краткое мгновение, что этот «мальчик» - прижался к нему, Витторио ощутил гибкость молодого тела, скованного зачем-то жестким корсетом, тепло, чувственное, юное тепло, дразнящим, откровенным касанием возбуждавшее его, и аромат дамасской розы… Тело вспомнило раньше, чем вспомнило сознание – огнем загорелись чресла, и тут же лукавый бесенок выскользнул из его объятий, и расположился на диване, маня к себе тонким пальчиком. Искушение закружило его затуманенную не вином, но игрой голову – и он как зачарованный скользнул за соблазнительным видением, присаживаясь рядом. Венецианец не смаковал терпкое, густое вино - несколькими торопливыми глотками он испил нектар из рук юного , искрящегося весельем божества, обещающий блаженство, и, не сводя потемневшего взгляда с нежного, округлого подбородка «сюрприза» потянулся к тонкой щиколотке в белом чулке. - Оставьте вино, друг мой, - вкрадчиво сказал он, все более и более понимая, что имеет дело не с мальчиком, но и не с мужем, - есть вещи, что пьянят больше, чем вино. Тяжелые хрустальные бокалы перекочевали на малахитовую столешницу, и Скалатти неожиданно резким движением ухватился за изящную лодыжку и потянул ее к себе. Рука его заскользила по чулку, повторяющему очертание стройной ножки, округлой коленке «мальчишки», гладкой, тяжелой шелковой ткани кюлотов, поднимаясь выше. - Любите делать сюрпризы, синьор? Или… синьора? - низкий голос с бархатной, интимной хрипотцой, почти неслышен, и слова скорее угадываются, чем читаются…
Патриция Даниэлла: - Жизнь была бы слишком скучна, не будь в ней сюрпризов, - рассмеялась Патриция, выворачиваясь из-под руки незнакомца. Благо, мужской костюм давал большую свободу в движениях, нежели дамское платье. – Нет, нет, не стремитесь получить все и сразу, синьор. Запретный под надо вкушать не торопясь, наслаждаясь каждым кусочком. Именно это она и собиралась сделать – насладиться каждым мгновением, проведенным в «Доме масок». Потому что через несколько часов безымянный гость в маске должен будет снова превратиться в графиню Виценто. Не то, что бы графиня была обделена удовольствиями, отнюдь, но в том, что происходило сейчас между ней и этим незнакомцем, столь искусном в обольщении, был настолько возбуждающий привкус порочности и тайны, что все прочие приключения Патриции казались ей не больше, чем детскими проделками. Приподнявшись, Патриция обняла за шею своего ночного «друга», награждая его горячим поцелуем, чувствуя, как вкус его губ будоражит в ней самые смелые желания. - Я хочу видеть вас раздетым, синьор, - смело шепнула она. – Маску можете оставить, но все остальное я настоятельно советую снять.
Витторио Скалатти: Смелый, откровенный поцелуй, эхо короткого лукавого смешка словно острие стрелы насмешника Купидона, только целящегося не в сердце, а ниже … Смутные и туманные ощущения преследовали венецианца, провоцируя всплеск страстного желания. «Для юного мальчика слишком умело играет», - мелькнула мысль, мелькнула и пропала, унесенная бурным потоком возбуждения. Скалатти потянулся за ярким видением, распалившим и без того взлетевшее в дали светлые воображение, подавив короткое, но сильное желание здесь же, вдавливая в мягкий, шелковистый ворс ковра, подмять под себя эту чертовку – почему-то он все более уверялся, что это женщина – и овладеть без долгих игр во взаимное узнавание. Но, чем дольше он всматривался в блестящие глаза в прорезях шелковой маски, тем сильнее ему хотелось пройти весь путь, обещанный охотницей за развлечениями до конца. - Вы угадываете мои желания, синьор, - пробормотал Витторио, поднимаясь следом и, не раздумывая, подхватил бесенка на руки и направился в одну из полускрытых вишневой бархатной портьерой дверей. Страсть туманила, сладко кружила голову – ему казалось, что он плывет в гондоле по ночному каналу, и слышит плеск волн, в унисон частому биению сердца новоявленного «друга». Небольшая спальня, драпированная алым шелком, увешанная смелыми картинами любовных утех Ренессанса, будоражащими воображение даже самых пресыщенных персон, и увенчанная занимающей половины комнаты огромной кроватью. Скалатти сделал несколько шагов и отпустил «мальчишку». - Охотно последую вашим советам, cara mia, но сначала сделаю то, что хочется сделать мне… Впрочем, я не помешаю вам сделать то же самое… - усмехнулся он, многозначительно сверкнув глазами, и прошептал, прикусывая тонкую розовую мочку, - неужели вам этого не хочется? Уверенными движениями венецианец снял камзол юной авантюристки и начал развязывать платок, придерживая ее за нежную шею, на которой пульсировала от возбуждения жилка, и не позволяя увернуться от насмешливого взгляда, плотоядно ощупывающего освобождаемую от кокона яркую бабочку.
Патриция Даниэлла: Чувственная игра, затеянная Патрицией, становилась все более острой, требуя от обоих участников изрядной доли самообладания. Незнакомец в маске явно не был новичком в искусстве страсти и не торопился испортить волшебство ночи излишней спешкой. Оказавшись на роскошной постели, которую с полным правом можно было назвать «ложем любви» и «колыбелью греха» - так она была необъятна и богато украшена, графиня с наслаждением вытянулась на шелковых простынях, привлекая к себе «друга». Зеркало, висевшее на противоположной стене, отразило в своей серебристой глубине переплетение двух тел. Умелые пальцы мужчины легко освобождали ее от одежды, сквозь прорези маски блестели глаза незнакомца, а от слов «cara mia», сказанных чуть хриплым голосом Патрицию бросило в дорожь. Что-то в этом человеке, волею судьбы оказавшимся в ее объятиях этой ночью, будило в ней не только сладострастие… но что именно придавало вину любви, которое они готовились вместе испить, этот необычайный, терпкий вкус графиня понять не могла. Да и время было не самым подводящим для вдумчивых рассуждений. - То, чего хочу я, синьор – я знаю, а вот чего хотите вы, - улыбаясь, прошептала графиня, расстегивая пуговицы на камзоле своего vis-à-vis. – Предлагаю сделку. Вы расскажете мне о своих желаниях, я вам о своих, а потом мы, с молчаливого одобрения всех этих богов и богинь осуществим наши мечты.
Витторио Скалатти: Витторио ответил не сразу, занятый шнуровкой жесткого корсета – наконец она поддалась, и корсет был отброшен в сторону, словно ненужный кокон, освобождая шелковистые крылья ночного мотылька. Прочь отправились кюлоты, белые чулки и маленькие изящные туфли, украшенные черным жемчугом и кокетливыми бантами. Тонкая полупрозрачная сорочка не скрывала, а, напротив, подчеркивала неоспоримые достоинства таинственной незнакомки. Спустив ее с плеч, Скалатти приподнял и притянул женщину к себе, лаская и смеясь: - Разве нужно было прятать под корсетом эту красоту, cara mia? Вы не цените того, чем вас щедро наградила природа, мадонна, - голос венецианца был полон любопытства и едва сдерживаемой иронии, - но с моей стороны будет кощунственным не оценить преподнесенный мне сюрприз… Неразборчивый шепот его скоро угас, потому что губы пустились в беззастенчивое исследование открытого его жадным ласкам, мерцающего розовым золотом тела, и он с сожалением прервал это занятие, чтобы прошептать, чуть задыхаясь от возбуждения: - Я хочу видеть вас обнаженной, как Венеру, родившуюся из пены… А потом… потом я, вероятно, вспомню, что вы переоделись мальчиком… зачем, cara? Хотите, чтобы я вас любил… как любят нежных юношей? Он бросил взгляд в зеркало, умножающее тысячами хрустальных брызг красавицу в его объятиях. С противоположной стены на него смотрел фавн, которому отдавалась прекрасная нимфа, и во взгляде козлоногого сатира Витторио привиделась зависть.
Патриция Даниэлла: Прозрачная ткань сорочки мало что оставляла воображению и уж тем более не была препятствием для пылких ласк незнакомца. Про себя Патриция уже решила, что если все гости веселых домов столь страстны и опытны в искусстве любви, то, пожалуй, понятно, отчего некоторые из неапольских дам предпочитают подобное времяпрепровождение всем иным светским развлечениям. Однако «друг» высказался весьма ясно, и графиня любезно исполнила его пожелание, освободившись от последнего предмета туалета, оставшись совершенно нагой. Теперь между Венерой и синьорой ди Мадильяни было почти полное сходство, за исключением того факта, что богиня любви вряд ли носила мужской парик и маску. И если от маски избавиться Патриция бы ни за что не решилась, то париком, пожалуй, можно было пожертвовать. - Теперь на вас непозволительно много одежды, синьор, - шаловливо проговорила она, помогая своему таинственному любовнику освободиться от камзола. – Но, уверена, вы быстро с этим справитесь! Не заставляйте же меня ждать! Наградив напоследок мужчину долгим поцелуем, достаточно многообещающим, чтобы заставить его поторопиться с раздеванием, Патриция, спустившись с кровати, зашла за небольшую ширму, расписанную яркими птицами и цветами. Там, в относительной безопасности, она сняла маску, парик и, распустив волосы, снова скрыла лицо, предпочитая оставаться для своего случайного «друга» безымянной Венерой. - Надеюсь, вы готовы, синьор? Потому что я более чем готова!
Витторио Скалатти: При одном взгляде на синьора Скалатти ни у кого не возникло бы сомнений в его полной готовности. Отбросив прочь белую сорочку, он соскользнул – нет, почти скатился с огромного ложа любви и в два прыжка достиг ширмы, отделяющей его от близкого блаженства. Золотые волосы незнакомки произвели на венецианца впечатление взорвавшейся поблизости шутихи. Он застыл на мгновение, теряя слова и остатки разума, но язык тела был куда красноречивее слов. - О… мадонна… - прошептал он, и легко, как перышко, поднял женщину, которая ему самым непостижимым образом напоминала Патрицию. Скалатти помотал головой, сбрасывая наваждение, и, утопая в мягком ворсе ковра, сделал те же два шага обратно к необъятной кровати. Златокудрая Афродита была брошена в пену простыней – розоватые блики на ее прекрасном теле, вкупе с черной маской на лице, придавали этой картине что-то мистическое, – и Витторио упал рядом, смеясь: - Я позволяю вам все, богиня.
Патриция Даниэлла: - Это верное решение, - одобрила Венера в маске, очутившись на кровати и медленными движениями лаская тело незнакомца. С восторгом ощущая в нем скрытую силу, похожую на силу хищного зверя, приготовившегося к прыжку. Это и возбуждало, и зачаровывало, похожие чувства будил в графине Витторио, и обычно она с наслаждением уступала его желаниям. Но сегодня, в этой комнате веселого дома, спрятав лицо под маской, она словно раздвоилась. Часть ее, оставаясь Патрицией, словно наблюдала за происходящим со стороны, а на волю вырвалось существо дикое, необузданное, под стать мужчине, разделившего с ней ложе любви. Дразнящие поцелуи, чувственное скольжение шелковистых волос, руки, обвившиеся вокруг шеи незнакомца и призывающие незнакомца быть ближе, еще ближе… Патриция словно горела в огне и больше всего на свете жаждала спалить в нем этого мужчину, зажигающего в ней страсть этим хриплым голосом, чувственными ласками и восхищенным, чуть насмешливым взглядом темных глаз. - Обещаю, вы не пожалеете… синьор, - выдохнула она, смело перейдя последнюю черту и захватив в плен своих бедер ночного гостя «Дома Масок».
Витторио Скалатти: … Он не пожалел. Витторио лежал поперек огромной кровати, чувствуя себя выброшенной на берег дерзкой волной бушующего моря песчинкой. Моря страсти, в котором он тонул, и выныривал на поверхность, лишь чтобы вдохнуть и вновь окунуться в это жаркое, всепоглощающее безумство, не отпуская от себя ни на мгновение незнакомку, поразившую его воображение. Она отдавалась с легкостью римской гетеры и брала с жадностью истомившегося без любви воина, золотом плавились ее глаза в прорезях маски. Но, лишь он пытался дотронуться до клочка черного шелка, выскальзывала прочь, и, смеясь русалочьим смехом, погружала его в пучину очередного безумства. Сатир на противоположной стене стыдливо прикрыл рукой глаза, признавая свое безоговорочное поражение. …Его голова покоилась на белоснежном бедре его златокудрой богини, а рука лениво поглаживали тонкие пальчики изящной ступни. - Мадонна, так для чего вы оделись мальчиком? - Витторио едва восстановил дыхание, но желание снова захлестнуло его, как только пальцы его заскользили по безупречно гладкой коже. Он приподнялся и одним движением перевернул подругу на живот, наслаждаясь лицезрением безупречной формы ягодиц. Губы венецианца пустились в очередное многообещающее путешествие… и тут картина мироздания свернулась до единственной темной точки. Маленькой, в форме сердечка родинки на левой ягодице его таинственной сообщницы по ночному развлечению. - Дьявол… - растерянно произнес синьор Скалатти. Он закрыл и открыл глаза. Родинка не исчезла. - Патриция?!..
Патриция Даниэлла: Сдернув с постели шелковую простыню и прикрыв ею свое многогрешное тело, Патриция, словно ошпаренная кошка соскочила, с кровати. Если бы сам архангел Гавриил спустился с небес, дабы уличить ее в супружеской неверности, графиня не была бы так поражена. Этот голос, еще минуту назад нашептывающий ей на ушко ласковые слова… ангелы небесные, да не только голос (где были ее глаза?) – это же Витторио, подлец Витторио, мерзавец Витторио который уж две недели как пренебрегал ею, а теперь еще явился в «Дом Масок» и изменил ей… с ней же самой? Чувствуя, как голова идет кругом, синьора ди Мадильяни в первую очередь подумала о том, чтобы попросту сбежать. Но, во-первых, бежать вниз по лестнице, к экипажу, в одной простыне и маске – было по меньшей мере неразумно. Ну и к тому же, призналась она себе, после всего случившегося будет довольно сложно убедить любовника, что он жестоко ошибся, приняв какую-то беспутную авантюристку за Патрицию. Оставалось одно – перейти в наступление, что графиня и проделала совершенно блестяще, зашвырнув в синьора Скалатти подушкой: - Так-то вы проводите свои ночи, господин развратник, - взвизгнула Патриция, с великолепной женской непосредственностью отметая тот факт, что она и сама, собственно говоря, попалась с поличным. – Я вам никогда этого не прощу, Витторио! Никогда! Вторая подушка полетела следом, а графиня бросилась подбирать разбросанные по всей комнате детали туалета, проклиная все и вся и честно надеясь, что проклятый венецианец от неожиданного открытия превратился в соляной столб! Ну, или хотя бы упал в обморок, такой поворот событий синьору ди Мадильяни тоже вполне бы устроил, поскольку дал бы ей возможность одеться и незаметно выскользнуть из этого ужасного дома.
Витторио Скалатти: - Чертовка! – от неожиданности синьор Скалатти не успел опомниться, и первая подушка угодила ему в голову – ровно для того, чтобы вернуть в нее все рассыпавшиеся под влиянием плотских желаний мысли. От второго, пущенного нежной женской ручкой метательного снаряда, Витторио увернулся, и хищным прыжком – наперерез негоднице, вздумавшей искать утех в Доме масок – кто бы мог подумать! – настиг ее в попытке снять со спинки кровати кюлоты и чулки. Часть маскарадного гардероба «нежного юноши» была зажата как в тисках, в руках венецианца, который, пусть не сразу, но несколькими мгновениями позже, начал понимать всю комичность создавшегося положения. Не торопясь, он уселся на постели и призывно помахал шелковым чулком: - Не простите? Вам помочь, cara mia? - в голосе Витторио сквозила откровенная издевка, а губы сложились в змеиную улыбку, - или, может быть, заставить вас отправиться домой без исподнего? Ваша сверкающая красота… - еще один похотливый взгляд на едва прикрытые шелковой простыней прелести, - не стеснялась выставлять себя напоказ первому встречному!
Патриция Даниэлла: - Вы тоже не очень-то одеты, синьор Скалатти, - надменно фыркнула графиня Виценто, срывая уже бесполезную маску. – Желаете составить мне компанию? Уверена, все здешние шлюшки будут в восторге от ваших неоспоримых достоинств. Или я ошибаюсь, и вы тут настолько частый гость, что никого ничем уже не удивите? И вы еще смеете читать мне мораль? Ловко подцепив с пола пальчиками камзол и кюлоты любовника, Патриция продемонстрировала их Витторио, кусая от ярости пухлые губки. Нет, какова ирония судьбы! Первый раз в жизни она решилась выбраться в веселый дом и что же? Умудрилась переспать со своим же любовником! - Верните мне мою одежду, - надменно произнесла она тоном оскорбленной королевы. – Я, так быть верну вам вашу и можете катиться хоть к дьяволу в ад, синьор, не сомневаюсь - вам там будут рады!
Витторио Скалатти: - Я не настаиваю на немедленном возвращении моих кюлотов, cara mia, с условием, что вы не будете торопиться надеть ваши. Неужели вам не жалко направить прямиком в ад того, кому вы самолично вручили ключи от рая, жемчужина? - он бессовестно забавлялся, разглядывая пылающее гневом прелестное личико синьоры ди Мадильяни, - вы так жестоки… и так недальновидны? И разве вы, мой грешный ангел, не были в восторге от моих... хм... неоспоримых достоинств не далее как четверть часа назад? Гнев его иссяк без следа, уступив место ироническому веселью. Да, она изменила ему – но ведь с ним? Витторио Скалатти сбросил уже ненужную маску, и улегся на бесконечное ложе поудобнее, сжимая в руке одеяния любовницы. С рассыпавшимися по плечам золотыми волосами, в шелковой простыне, повторяющей соблазнительные округлости тела, она была прекрасна. Ухмылка фавна, подглядывающего за купанием пастушки, искривила его губы: - Вы хотели получить свою одежду, Патриция?.. – он произнес ее имя по слогам, смакуя, словно леденец, - идите ко мне и… попробуйте забрать. Пальцы его медленным, ласкающим движением заскользили по шелковой ткани.
Патриция Даниэлла: - Вы просто змей, Витторио, - с чувством произнесла графиня, и было неясно, что она имеет ввиду. То ли коварство проклятого венецианца, то ли дар убеждения, вернее, соблазнения. Но вероятнее всего и то, и это... Воистину, Будь Витторио Скалатти на месте библейского искусителя, то без труда бы уговорил Еву не только попробовать яблоко, но и склонил бы ее к иным, более тяжким грехам. – Думаете, у меня не хватит смелости, негодяй вы эдакий? Как бы не так! Поискав взглядом что-нибудь, что могло бы послужить ей метательным снарядом, но, не найдя ничего подходящего, в ярости швырнула в любовника шелковой простыней, служившей ее прелестям ненадежным прикрытием. - Если вы рассчитываете на продолжение, бесценный мой друг, то весьма напрасно, - капризно проговорила Патриция, и, окинув откровнно забавляющегося Витторио ледяным взглядом, подошла к кровати. – Я зла на вас, и вам это хорошо известно.
Витторио Скалатти: - Змей-искуситель? - самоуверенным тоном уточнил Витторио, наслаждаясь моментом, и добавил с притворным огорчением, - вы мне льстите, cara mia. Я начинаю сомневаться в своих способностях растопить этот лед… Ваш взгляд способен заморозить несчастного, павшего жертвой вашей несравненной красоты! От полетевшей ему в лицо простыни пахнуло тонким, преследующим его всю ночь ароматом дамасской розы. Глаза венецианца потемнели. Жадно впитывая ничем не прикрытую сверкающую наготу любовницы, он пружинисто, быстро поднялся и бесцеремонно обнял ее за талию, опрокидывая на кровать. Попытка протеста была задушена в зародыше самым простым из придуманных природой способом – Витторио поцеловал свою пленницу, и, не давая опомниться, в несколько секунд подмял ее под себя. - Но я все-таки попробую, cara, - бархатный голос синьора Скалатти был слаще патоки. Сквозь неплотно закрытые темно-вишневые гардины в комнату просочился июньский рассвет, гася последние догорающие в золоченых канделябрах свечи. Утро обещало быть томным…
Граф Виценто: С тех пор, как супружеская неверность Патриции перестала обладать даже видимостью тайны для графа Виценто, миновало уже больше трех месяцев. Первый приступ ярости, которому синьор министр, к счастью, не дал выхода, поутих, и теперь медленно исходящий желчью рогоносец затаился, наблюдая, размышляя, оценивая. О, он никогда не достиг бы своего положения в обществе, если бы не умел ждать своего часа и расправляться со своими врагами в тот момент, когда они меньше всего готовы к расправе. И его милую женушку постигнет та же участь, всему свой черед. Пока же Чезаре ограничился тем, что приставил к Патриции целый штат соглядатаев: нанятые графом сбиры наблюдали за домом и за разъездами очаровательной графини, представляя своему нанимателю подробные отчеты. Вечером по обыкновению великодушно распрощавшись с женой, синьор ди Мадильяни отправился на покой, не предполагая пока еще, что покой его этой ночью будет недолгим. Разбудивший графа камердинер, спросонья показался Чезаре привидением. - Ваше сиятельство, ваше сиятельство, - бормотал он, покачивая перед лицом сонно моргающего хозяина одинокой свечой в тяжелом канделябре. – Какой-то человек просит срочно принять его. Я бы ни за что не осмелился, но он сказал, что вы платите ему за какие-то важные новости, и дело совершенно неотложное. - Плачу?... Новости?... Приведи его сюда, в спальню, - пробормотал министр, и через минуту уже слушал историю, в которую его разум решительно отказывался верить. Его жена? Переодетая мужчиной? В наемном экипаже поехала в «Дом масок»?! - Отчего вы не сообщили мне это раньше? – прорычал синьор Виценто, наглядно демонстрируя миру нехитрую истину о том, что вместе с появлением рогов у некоторых мужей и норов уподобляется звериному. - Мне пришлось проследить за синьорой до самого заведения, потом я наблюдал за кучером, который, ваша милость, остался дремать в карете, а значит, дожидается кого-то. И лишь когда я окончательно убедился, что дама останется в «Доме Масок» надолго, я вернулся сюда, к вам. К тому же я шел пешком, и остерегался скверных кварталов, - пришлось сделать крюк. - Я думаю, ты обознался, милейший, но… Отобрав у камердинера свечу, Чезаре собственнолично отправился в спальню жены. Мерзавка наставляет ему рога, передает любовникам секреты министерства, и все же она не осмелится опозорить имя ди Мадильяни визитами в дома терпимости. Это… Это просто немыслимо! - Патриция! Патриция?! – В ночи зов его казался громогласным, как иерихонские трубы, но ответом графу Виценто было безмолвие. По обыкновению желтея от бешенства, он распахнул двери спальни. Постель супруги была девственно пуста. - Собери своих людей, - змеиным шепотом велел граф соглядатаю, наблюдающему за терзаниями обманутого мужа с равнодушием человека, который не раз видел подобные сцены. – Смола, перья, камень на шею и в залив. И никто меня не осудит! Через четверть часа карета была готова к выезду, ее сопровождали пятеро вооруженных мужчин. Двое устроились на запятках, один возле кучера, и еще двое сели в экипаж вместе с Чезаре. - Возьмите маску, синьор. Так принято, - сбир протянул министру темный клок бархата, предлагая спрятать лицо. Ди Мадильяни неохотно, но все же послушался. Когда они подъезжали к «Дому Масок», уже светало. Первые сполохи раннего летнего рассвета нежными мазками разбавили чернильную темноту над Неаполитанской бухтой, но господину министру не было дела до красот природы. Утомленные бурной ночью шлюхи в гостиной синьоры Кармогнолы при появлении новых, зловещего вида гостей разлетелись, как напуганные огнем мотыльки, капризно надувая губки и пожимая обнаженным плечами. - Я хочу говорить с хозяйкой этого… этого заведения, - потребовал граф, с отвращением провожая девиц взглядом. Нет ли среди них Патриции? К счастью нет. Значит, она где-то внутри, и наверняка не одна…
Франческа Мандзони: В "комнате с минотавром" Франческа, возлежа на кушетке, отдыхала от трудов неправедных. Ночь оказалась весьма прибыльной на звонкую монету и отменно скупа на неприятные происшествия. Судя по тому, что из "Спелого яблока" еще никто не возвращался, парочка осталась довольна друг другом. Маркиз и его юный гость, отправившиеся в "Голубую бухту", также не спешили покидать свой рай развлечений. В "Приюте дриад", как обычно, обосновался известный в "Доме масок" как "смешной барон" чудный старичок. Тот всегда уединялся с тремя девицами, каждый раз долго и занудно избираемых, хотя все знали, что компания ему была нужна исключительно для игры в карты до утра. "Работницы" обожали этого клиента: он был щедр и совершенно очаровательно радовался, когда выигрывал. Из остальных четырех комнат, выходящих в холл с музыкантами, пустовала только одна. Обычные комнаты также не остались без посетителей, некоторые даже успели сменить их не по разу. Франческа подсчитала доход, довольно причмокнула языком, спрятала мешочки с деньгами в тайник и теперь, расположившись вольготно, мечтала о дополнительных вознаграждениях, которыми ее могут одарить Скалатти или дель Боско. Приятные размышления и тишина раннего утра были беззастенчиво испорчены ворвавшейся Фьяметтой, чье лицо, и так не поражающее симметрией, было особенно перекошено. - О синьора, там кто-то важный вас требует. И с ним человек десять головорезов. Кажется, у них самые дурные намерения. - Глупости, - недовольно перебила Франческа. Она была уверена в своей безопасности - со всеми, кто должен получать от нее деньги, синьора Кармагнола своевременно расплачивалась - но все же чуточку встревожилась. - Наверняка это кто-то новый, считающий, что сюда для безопасности нужно ходить только с армией. Только что-то поздновато для посещений неизведанных мест. Видимо, силам этого человека можно позавидовать. Уговаривая себя подобным образом, Франческа раздвинула тяжелые портьеры и вошла в комнату, где обычно встречали гостей девицы и которую сейчас заняли десять не десять, но несколько вооруженных людей точно. - Синьор? - ярко напомаженные губы хозяйки расплылись в привычной улыбке. - Вы хотели меня видеть. Добро пожаловать в "Дом масок".
Граф Виценто: - Оставим… Это… - Граф Виценто недовольно махнул рукой, как бы открещиваясь этим брезгливым жестом от учтивости стоящей перед ним шлюхи. – Мне нужно поговорить с вами. Немедленно. И, если пожелаете, наедине. Одутловатое лицо гостя, по крайней мере та его часть, что видна была из-под на скорую руку надвинутой маски, не казалось обликом человека сильного и решительного – безвольный подбородок, нездорово-желтоватая кожа, дряблые складки на шее, кое-как перетянутые дорогим платком. Но взгляд мужчины, - холодный, змеиный, - словно предупреждал, что первое впечатление обманчиво. И если синьора Кармогнола откажется от его великодушного «наедине», то беседовать им придется в компании самого мрачного вида головорезов, сопровождающих посетителя. Понимая, что продажные женщины оттого и продажны, что больше всего любят и ценят звонкие дукаты, а эта особа – сводница и содержательница притона, - должна быть продажна вдвойне, синьор ди Мадильяни, мгновение поразмыслив и жадно облизав губы (нетерпение – та же жажда), снизошел до торга. - Окажите мне некую услугу, синьора. Очень важную услугу… И, уверяю вас, вы не останетесь в накладе.
Франческа Мандзони: - Пожалуйста, проходите, - просто, без театральности сказала Франческа, перенимая тон разговаривающего с ней. - Поговорим наедине, - и скрылась за портьерами в комнате с минотавром. Она была несколько обескуражена и озадачена. Незнакомец, чей голос казался ей знакомыми, но которого она пока не опознала, негласному этикету публичного дома следовать не собирался и в куртуазный разговор с хозяйкой вступать не пожелал. Это невиданный каприз и прелюдия к необычной просьбе? Что-то подсказывало синьоре Кармагноле, что речь должна пойти вовсе не об изощренном желании. - Итак, о какой же услуге идет речь? - спросила Франческа, выпроводив Фьяметту, пришедшую в ужас от того, что ей придется пойти в комнату, где расположились ворвавшиеся мужчины с оружием. Хозяйка опустилась на стул, и играть роль почти старухи в этот момент ей было легко: усталость от бессонных часов, дополненная тревогой от неожиданного визита, не способствовала легкости движений и свежести лица, а первые проникшие в комнату лучи солнца некрасиво подчеркнули покрытую осыпающейся пудрой темную кожу и потрескавшиеся от засохшей помады губы. - Если оказать ее в моих силах, а заплатить в ваших, то у вас не будет причин жаловаться.
полная версия страницы