Форум » Ах, Неаполь, жемчужина у моря... » Альковные тайны синьоры ди Росси » Ответить
Альковные тайны синьоры ди Росси
Витторио Скалатти: 9 июня 1744 года, около полудня, палаццо графа Арнольфи.
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Патриция Даниэлла: Если бы лошади из конюшни графа Виценто подгонялись не хлыстом кучера, а гневом его супруги, то путь до палаццо графини Арнольфи занял бы не более минуты бесценного времени той, кто, устроившись на мягких подушках кареты сейчас воображал тысячу и одну казнь для своего мужа. Маска на прелестном личике графини надежно скрывала то, что не смогла скрыть пудра – а именно синяк от «нежного» обращения мужа со своей женой. А если считать сердце человеческое надежным вместилищем его тайн, то сердце графини, скрытое под тесным атласным корсажем, буквально разрывалось от желания отомстить мужу. Богатое воображение дамы рисовало упоительные картины – бесчестье, разорение, падение того, кого ей богом было назначено любить и почитать, и кого с недавнего времени она горячо ненавидела. Особняк графини Арнольфи жил по тем же правилам, что и его хозяйка, то есть спал до полудня. Поэтому приезд синьоры ди Мадильяни вызвал вполне понятное оживление и перешептывания. Пользуясь привилегией давней подруги, Патриция поднялась прямо в спальню к графине, появившись на пороге с видом, достойным героинь древнегреческих трагедий. Протянув руги к своему «ангелу», сонно взирающему на нее с кружевных подушек, она искренне воскликнула, снимая маску: - Луиза, сердце мое! Я так несчастна!
Луиза ди Росси: Луиза потянулась, словно кошка, чувствуя необычайную легкость в каждой клеточке золотистого стройного тела, и взглянула сквозь ресницы на расплывчатые очертания силуэта графини Виценто. Патриция явилась прямо в сладкую полудрему, в которой она пребывала с тех пор, как первые солнечные лучи, безуспешно царапающие плотные занавеси на окнах спальни, сдались и рассыпались по комнате блеклыми оранжевыми пятнами, позволив хозяйке и ее юному гостю забыться блаженным сном лишь на границе дня и ночи. Просыпаться решительно не хотелось, но что-то в голосе подруги, пугающее и тревожное, заставило ее пошевелиться и сесть на постели, позабыв, что из всей одежды этой ночью она оставила на себе (не без помощи любовника) лишь едва уловимый аромат пармских фиалок и запах юного, чувственного мужчины, тонкий и возбуждающий. - Что случилось, душа моя? – синьора ди Росси широко распахнула глаза, пытаясь натянуть на себя шелковую простыню, отчего та скользнула с легким шелестом, коварно обнажив длинные и не лишенные изящества ноги спящего рядом юноши, и заставив графиню слегка порозоветь и заторопиться, - пойдемте в будуар, чтобы вы могли без помех все рассказать. Я вызову Лючию. Графиня Арнольфи вскочила, укутавшись в невесомый фисташковый пеньюар, и, взяв синьору ди Мадильяни под локоток, потянула в скрытую изумрудной драпировкой дверь, взирая на нее с возрастающим беспокойством. Солнечный свет упал на белое лицо подруги. - Ах! – воскликнула Луиза, увидев, наконец, отливающий нежными оттенками лилового синяк на скуле Патриции, - что же это такое, дорогая?!
Леон де Руасси: Когда на смену прохладе шелкового покрова пришло естественное тепло летнего неаполитанского полудня, смягченное стенами особняка Арнольфи, Леон невольно проснулся. Как принцесса из сказки своего соотечественника, за прошедшие несколько часов он слишком привык к изнеженности, что проявлялась во всем - в тончайшем атласе белья, изысканности обстановки, игристых переливах вина, застывшего в бокалах со вчерашних бесед. Что в них затрагивалось? Сие не имело значения, поскольку словесные теории благополучно обрели практическое применение, что было гораздо приятнее для обоих участников дискуссии. Женские трели, нарушившие идиллический покой любовников, заставили француза окончательно проснуться, затронув его вторую после сластолюбия слабость - любопытство. Прислуга не обращается к хозяевам "мое сердце", и у прислуги не бывает медового голоска графини Виченцо. Перевернувшись на спину, Руасси приоткрыл глаза, дабы убедиться, что после тысячи страстных слов, оброненных в пылу минувшей ночи, слух его не утратил своей остроты, а картины жарких объятий и умопомрачительных изгибов женского тела не лишили его памяти. Предположение оказалось верным, и, хотя дамы были слишком заняты своими тяготами, с запоздалой стыдливостью молодой человек потянул на себя простыни, дабы наготой не оскорблять Патрицию, явно не расположенную к галантным пикировкам.
Патриция Даниэлла: Горе горем, а любопытство в женщине умирает только вместе с ней. Бросив быстрый взгляд на постель подруги, Патриция готова была поклясться, что среди смятых шелков она разглядела светлые кудри Леона де Руасси. В другое время она поздравила бы Луизу с такой знатной победой, но не сейчас. Этим утром альковные похождения графини Арнольфи меркли по сравнению с семейными бедами графини Виценто. Позволив увести себя в будуар, Патриция только покачала головой, когда подруга обнаружила на ее лице синяк, оставленный рукой министра торговли. - Это, моя дорогая Луиза, подарок графа своей любящей супруге, - тихо проговорила она, памятуя о том, что в соседней комнате дремлет ангелоподобный француз. – Мы с мужем немного… повздорили, - добавила синьора ди Мадильяни, недобро усмехнувшись, и усаживаясь на диван. – Повздорили по поводу приглашений на прием, который он устраивает в честь своего племянника. Я не обнаружила в приглашениях вашего имени, дорогая Луиза, а граф привел мне аргументы против вашего присутствия. Весьма болезненные аргументы. Коснувшись синяка, Патриция невольно поморщилась. Пудра не помогла его скрыть, так что камеристка наверняка заметила этот след семейных сцен на лице своей госпожи. Слугам будет о чем пошептаться. Бессознательным жестом разглаживая на коленях белое утреннее платье, графиня какое-то время молча смотрела на подругу, собираясь с мыслями. - Как всегда, я пришла к вам за помощью, мой друг, и отвечу на все ваши вопросы, но для начала прикажите принести бумагу и чернила, мне нужно написать записку, а из дома я не смела этого делать.
Луиза ди Росси: - Мерза-аавец! – с чувством выдохнула графиня Арнольфи, с искренним сожалением взирая на сиреневую отметину на лице подруги, которую не могла скрыть даже пудра, старательно наложенная умелыми руками камеристки, - престарелый рогоносец, болезненный никчемный Приап, потерявший привлекательность для последней портовой шлюхи! Как он мог! Луиза вскочила, опрокинув от избытка негодования принесенный горничной сливочник, и забегала по будуару в темпе военного марша. - Меня ничуть не беспокоит то, что я не удостоена приглашения посетить прием главы Ордена заслуженных рогоносцев Неаполитанского королевства, дорогая Патриция, - продолжала кипеть Луиза, потрясая серебряным колокольчиком с пылом, способным заставить звонить большой соборный колокол, - но то, что он поднял на вас руку, простить невозможно! Говорите же, что вы намерены предпринять, душа моя, и можете быть уверены в моем участии! Наша месть будет самым горячим и самым изысканным блюдом в списке светских сплетен Неаполя! Пожелание синьоры ди Мадильяни было изложено явившейся Лючии тоном, предполагающим исполнение приказаний графини не быстро, а еще быстрее, поэтому горничная унеслась из будуара рысью, чтобы появиться через пару минут с хрустальной чернильницей в форме морской раковины, очиненных гусиных перьев и стопки бумажных листов. Лишь разложив письменные принадлежности на столике, молоденькая горничная позволила себе бросить скорый взгляд украдкой на бледное лицо подруги хозяйки, и тут же отвела его. - Пошла прочь, - лаконично распорядилась синьора ди Росси, и девица исполнила очередное приказание в том же темпе allegro di molto , в каком исполнялись все распоряжения в этом доме, по дороге сокрушаясь, что даже графинь бьют их собственные мужья и любовники, что же говорить о простой служанке, которая и виновата перед своим дружком лишь в сущем пустяке - не удержалась улыбнуться смазливому помощнику зеленщика на рынке ради того, чтобы сбросить цену на салат!
Патриция Даниэлла: Благодарно улыбнувшись подруге, Патриция окунула перо в чернила и замерла на мгновение над белым листком бумаги, тщательно подбирая слова. Луиза была права. Месть должна быть тонким, изысканным лакомством. И на первое стоит позаботиться о милом племяннике драгоценного мужа, и с недавних пор его наследнике. - Вы очень меня обяжете, сердечко мое, если встречаясь с нашими общими знакомыми, к примеру с синьорой дель Боско, оброните, так, невзначай, что мальчишка Беллони, которого пригрел граф Виценто, всего лишь захудалый провинциальный щеголь, не имеющий за душой ни гроша и сбежавший из родного дома под крылышко к дядюшке из-за темной истории. Что за темная история, дорогая Луиза, мы с вами не знаем точно, но вроде бы говорят об обесчещенной девице, родители которой поклялись найти мальчишку и заставить жениться во что бы то ни стало… Милая маленькая сплетня, которая не облегчит задачу поиска невесты для этого прощелыги, не так ли? Это будет наш первый удар по графу, который спит и видит дочь синьоры дель Боско в роли жены своего племянника. А дальше… Усмехнувшись, графиня написала несколько слов на бумаге и, подождав пока чернила высохнут, аккуратно сложила записку и протянула Луизе. - А дальше эту записку нужно доставить синьору Скалатти, и как можно быстрее. Знаю, мой нежный ангел, он негодяй и мерзавец, но именно этот негодяй и мерзавец поможет мне отравить графу Виценто жизнь так, что он будет проклинать каждую минуту нашего с ним брака!
Луиза ди Росси: Вот случай, когда твои блестящие стратегические планы вдруг обращаются в пыль, и коварный обольститель и мерзавец по совместительству, стараниями синьоры ди Росси низведенный до уровня негодного коврика под ногами, вновь обретает реальные черты как единственный кандидат на роль неблагородного мстителя. Будь ситуация менее печальной для Патриции, Луиза с негодованием отбросила бы фигуру венецианца с шахматной доски, где силами подруг выстраивались стройные ряды белых, готовых к атаке. Будь настроение графини Арнольфи окрашено более темными тонами, возможно, за этим предложением последовало бы красноречивое «фи!» и категорический отказ хоть пальцем шевельнуть для того, чтобы призвать на помощь синьора Скалатти. Но не сегодня. Сегодня все было иначе. Причина радужного расположения графини ко всему сущему имела белокурые локоны, лазоревые глаза и лицо падшего ангела, стройное, гибкое мужское тело и все умения, что способны сделать женщину счастливой, и блаженно посапывала за прикрытой дверью, укутавшись в шелковые простыни. - Ваше желание уже исполняется, душа моя, - снисходительно молвила Луиза, беря бумажный квадратик и трубя в трубы. Горничной было кратко и доходчиво разъяснено, что письмо необходимо доставить во дворец Мочениго секретарю Витторио Скалатти лично в руки, что предварительно надо убедиться, что нет никого, кто проследит за курьером, и что одеться лакею следует неприметно, игнорируя цвета графа Арнольфи, чтобы посланца никто не связал с именем синьоры ди Росси. Исполнив обязательную часть ритуала, она повернулась к подруге: - А сейчас мы вернемся к вашему плану, дорогая! - серые глаза блеснули коварно и мстительно, - я постараюсь сделать все, чтобы Катарина дель Боско вздрагивала при одном имени синьора Беллони, словно ей пытаются вместо десерта подать на золоченом блюде жабу! Более того, вашего племянника мы обязаны направить в нужную нам сторону. У вас нет на примете смазливой девицы без связей и богатств, чью фигуру можно окружить ореолом загадочности, и приписать ей престарелую тетушку, что завещала ей все свое состояние, стоящую одной ногой в могиле?
Патриция Даниэлла: - Я уже думала над этим, мой драгоценный стратег, - проворковала Патриция, наливая себе чашку кофе. Утерянный в следствии семейных неурядиц аппетит постепенно возвращался, причиной чего, несомненно, было открытие военной кампании против заслуженного рогоносца всея Италии. Луиза была неоценимым помощником во всем, что касалось мужчин. Война ли, почетный мир – Луиза Великолепная, достойная супруга бравого вояки готова была в любую минуту поднимать знамена и трубить наступления. – Обещаю вам, я найду такую девицу, даже если мне придется перерыть весь Неаполь и заглянуть в «Дом Масок»! Глаза синьоры ди Мадильяни недобро блестели, а рука подрагивала от едва сдерживаемого гнева. Если милейший супруг думал ее запугать, то ничего не вышло! Нет, она еще отомстит министру торговли, и отомстит, как сказала бы графиня Арнольфи, по всем фронтам. - Мальчишку я хочу поручить неусыпным заботам одного моего близкого знакомого. Пусть он познакомит этого Беллони со всеми достопримечательностями Неаполя. Бордели, игорные дома, притоны. Крупный проигрыш, скандал, драка – все это будет нам на руку! Чем больше дурной славы пойдет о нем, тем лучше. А мы уж позаботимся, чтобы мой муж в должный момент узнал всю правду о своем протеже, не правда ли?
Луиза ди Росси: - О-оо! - темпераментно выдохнула Луиза, от избытка чувств растеряв более подходящие случаю восклицания, - если синьор Скалатти сумеет проделать все то, о чем вы говорите, дорогая, я, пожалуй, стану относиться к нему чуточку теплее – ровно настолько, чтобы не изменяться в лице при виде этого темноглазого наглеца и охотника за каждой юбкой в Неаполе. Ограничившись маленькой шпилькой в адрес венецианца, синьора ди Росси потребовала свежий кофейник и пирожные, с удовольствием поглощая завтрак и, словно канарейка, порхая с ветки на ветку своей неуемной фантазии: - Всю правду о протеже вашего негодяя-мужа узнает не только он, но и весь Неаполь. Местная пресса опасается писать о политике, но с удовольствием распространяет и раздувает мало-мальски пригодные для любителей жареного сплетни и слухи, - графиня Арнольфи вдохновенно качнула серебряной ложечкой, словно дирижируя невидимым оркестром, - мы непременно позаботимся, чтобы свежие номера « Неаполитанского вестника» пестрели сообщениями о скандалах, учиненных неким племянником некоего уважаемого министра, и тогда синьор Беллони станет самым кошмарным воспоминанием и самым неудачным вложением капитала вашего супруга! Посвятив обсуждению открывающихся перспектив еще полчаса, подруги были возвращены с небес на землю вернувшимся лакеем, который сообщил, что синьор секретарь получил письмо и просил передать на словах, что будет в оговоренном месте не позже двух часов пополудни.
Патриция Даниэлла: - Ну а о самом министре позабочусь я, мой нежный воинственный ангел. К сожалению, придется быть осмотрительной, а вы же знаете, Луиза, как я ненавижу это слово, но ничего не поделаешь. Мой муж спит и видит отправить меня в какой-нибудь дальний монастырь, а я пока не нахожу в себе склонности удалиться от мира. Разве что настоятелем в этой обители будет кто-нибудь вроде нашего французского знакомца, синьора де Руасси, - Патриция послала подруге смеющийся взгляд, давая той понять, что ее маленькая победа не осталась незамеченной и должным образом оценена графиней Виценто. – Но пока, увы, придется ходить и действовать с оглядкой. Поэтому, бесценный мой друг, я попрошу вас еще об одном: пусть моя карета пока постоит у дверей, а мне позвольте незаметно воспользоваться вашей. Таким образом мы обведем господина заслуженного рогоносца вокруг пальца и я смогу поговорить с синьором Скалатти без помех. Тут маленький червячок сомнения шелохнулся в сердце ветреной графини. Захочет ли Витторио ей помочь, или еще посмеется над бедами бывшей любовницы, в конце-концов, семейные свары дома ди Мадильяни его уже никак не касаются. Может быть, у него уже появилась новая сердечная подруга… При этой мысли червячок превратился в настоящую змею, ревниво зашипевшую и показавшую острые зубы. «Но, как бы там ни было, больше мне никто не поможет», - вздохнула Патриция. Придется быть милой с этим черноглазым негодяем, хотя ей больше нравилась роль гордой королевы, отвергнувшей неверного поклонника. С другой стороны, и в этом графиня с грустью признавалась сама себе, она уже тосковала по Витторио. А это уже совсем никуда не годилось!
Луиза ди Росси: - Конечно, сердечко мое, это будет разумно, - согласилась Луиза, многозначительно возведя очи горе, и вспоминая об оставленном в ее постели клирике. Проводив подругу, графиня Арнольфи вздохнула коротко и вернулась в спальню, где на шелковых простынях возлежал белокурый Парис, взирающий на нее немного припухшими ото сна, но ясными и веселыми глазами цвета неаполитанского неба. Луиза улеглась поперек кровати, подперев руками голову и с томным удовлетворением рассматривая свое приобретение: - Вы так красивы, Леон, - протянула она, растягивая слова и снова, как вчера, чувствуя, как капля мятного сиропа, сладкая, тягучая, перекатывается на языке на звуках его имени, - служитель Божий не должен быть настолько прекрасен, ибо отвлекает прихожанок от мыслей о Всевышнем и о смирении телесном. Наверняка вы проголодались, мальчик мой?
Леон де Руасси: - Душа моя, вы осыпаете меня комплиментами, словно я невинная барышня, только что оказавшаяся в свете, - промурлыкал француз, по привычке растягивая слова, что помогало скрадывать его не вполне уверенное знание неаполитанского наречия. Впрочем, до сих пор ему позволялось прибегать к иным способам выражения собственных мыслей и чувств, чем он безо всякого стеснения пользовался. - А ведь это моя мужская обязанность, возносить хвалу женской красоте, поклоняться ей и подчиняться капризом той, что волей Провидения была ею наделена. Быстрым и по-кошачьи ловким в своей плавности движением Леон последовал примеру своей возлюбленной и переместился на середину кровати, дабы даже небольшое расстояние в пол-локтя шелковых простынь и кружевных покрывал не препятствовало беседе, несмотря на упоминание священного служения и нужд прихожан, особенно далекой от аскетизма исповеди. - И да, я голоден. Всегда голоден, когда рядом столь несравненная особа, - теперь, лежа рядом с графиней, Руасси имел возможность снова приникнуть с отнюдь не пастырскими поцелуями к ее белоснежной шее. - Разве вы этого еще не поняли, мой ангел?
Луиза ди Росси: «Мальчик мой» звучало томительно и сладко, нежные, но отнюдь не робкие поцелуи юного грешника были возбуждающи и тягучи, как патока, и синьора ди Росси поерзала нетерпеливо, поднимая потемневшие глаза на белокурого клирика. Как скоротечна мужская юность! Сейчас он молод и упоительно нежен, тонок и гибок, как лоза, и жар его тела отдает мятной горечью и сладостью флердоранжа. Она не отстранилась, она рассмеялась, рассыпая на шелковые простыни колокольчики грудного, певучего контральто, коснулась чувствительными пальцами его груди, коротко выдохнула, качнулась навстречу его поцелуям и замерла, наслаждаясь чувственностью момента, который, возможно, уже не повторится. Скоро прибудет муж, старый, грозный муж, пахнущий табаком и пылью, и все закончится, мираж улетучится облачком белого невесомого пара. А пока… - Я не ангел, друг мой, - лукавая улыбка мелькнула на розовых губах графини Арнольфи, и страстное контральто вознеслось до жаркого шепота, - я земная женщина, разве вы этого еще не поняли?
Леон де Руасси: - Вы необыкновенная женщина, и вы это знаете. Уста Луизы, такие нежные и манящие, были созданы для поцелуев, в чем ночь напролет без устали убеждался французский клирик. И сейчас он спешил запечатлеть на них поцелуй, далекий от невинности и не позволяющий толковать только что оброненные слова как первый любовный восторг неискушенного юнца. Взаимная влюбленность возносила до небес, но в чувственном влечении заключалась особенная прелесть, позволявшая обозреть не только райские кущи, но и милые уголки грешной земли. - Вы волшебница, Альцина, - Леон осыпал поцелуями лицо графини, наслаждаясь ее бархатистой кожей и трепетом пушистых ресниц. - А я Руджеро, добровольно сдавшийся в плен.
Луиза ди Росси: Озорная улыбка тронула губы Луизы, польщенной весьма двусмысленной аллюзией синьора де Руасси. Та история плохо закончилась? Она перепишет ее заново! Чем дальше продвигался молодой клирик в своих пылких сравнениях, чем смелее и настойчивее становились его поцелуи, тем очевиднее было, что изысканный завтрак, состоящий из кофе, нежного козьего сыра и воздушных бисквитов с земляникой, может подождать, но теплящаяся в утомленном любовью теле волшебницы из сказочных снов новая страсть – никогда. - В таком случае вы обладаете завидной смелостью, Руджеро, - с придыханием заметила Альцина, блестя лукавыми серыми глазами и отражаясь смешливыми точками в расширенных зрачках Леона, - вам не приходило в голову, что Чезаре мог быть когда-то белокурым мальчиком? Она откровенно расхохоталась, запрокинув кудрявую голову и позволяя каштановым волосам выскользнуть из наспех свернутого узла и рассыпаться по плечам водопадом переливающейся в коварных солнечных лучах меди. - И, если вас не страшит перспектива превратиться в камень, или цветок, или милого домашнего песика… - взгляд синьоры ди Росси потемнел грозово, впитывая в себя томную нежность, окутывающую юного священника, - дерзайте, Ле-он, мальчик мой. Имя, горчащая, терпкая сладость которого тает на языке, алчные прикосновения тонких и сильных пальцев, словно капли расплавленного воска на чувствительной коже. Что может быть неизбывнее торопливой запретной любви на смятых шелковых простынях? Волшебница из сказки прижалась к своему Руджеро гибким золотистым телом, утопая в шелковой неге и его разгорающемся желании. Ароматные женские губы раскрылись навстречу поцелуям мужчины, служителя Господа, воплощения сладости греха…
Леон де Руасси: - Если вы обещаете не спускать меня с рук, гладить и прижимать к груди, как сейчас, - голос Леона сделался глухим от вожделения, а речи прерывистыми из-за жадных поцелуев, - то я готов до скончания века пробыть вашей собачкой. Буду с удовольствием кусать вашего богоданного супруга за ноги и грызть его сапоги... Возможно, отсутствующий ныне граф Арнольфи не воспринял бы за оскорбление для своей чести комплименты, расточаемые его половине, но никак не деяния, их сопровождавшие. Очередной престарелый муж молодой красавицы, что он понимал в желаниях своей жены?.. К счастью, нынче в обществе считалось едва ли не достойным порицания хранить верность в браке, что демонстрировали все, от королей и прелатов до мелких служителей, и было возможно исправить это досадное упущение наиболее приятным способом, чем и воспользовался француз. ...Купаясь в наслаждении, что дарила ему Луиза, ее новый возлюбленный возносился к небесам, к которым его собственный сан призывал вести грешное стадо увещеванием и благим примером. Но изгибы прелестного податливого к его ласкам тела были слишком соблазнительны, а вздохи, срываемые с припухших от поцелуев губ, слишком волнительны, чтобы не рискнуть бессмертием души.
Луиза ди Росси: Время остановилось. Мерно тикающие часы с лупоглазым, бесстрастно взирающим на любовников Купидоном, притихли, отдаваясь власти нервного, страстного шепота, прерывистого дыхания, возносящегося к розовой лепнине высоких потолков эхом сладостных стонов, завораживающего ритмичного танца переплетенных страстью теней… «Почему, почему наслаждение так скоротечно?!» В голове звенела музыкальная флейтовая пустота, тело потеряло вес и расплавилось, покорное утонченным ласкам юного француза. Менее всего графине Арнольфи хотелось сейчас покидать шелковое ложе, хранящее тепло последней любовной баталии. Разве можно просто расстаться с этим юным мальчиком, с его дерзким лазоревым взглядом и спутанными ангельскими кудрями, его греховными губами, гибким, сладострастным телом, созданным дочерям Евиным на погибель, его глухим от желания голосом, его стремительными и изящными движениями прирученного хищника? - Вы даете такие заманчивые обещания, Леон, - сбившееся дыхание выровнялось, но контральто дрогнуло томительной нежностью на имени клирика, - что я, пожалуй, не удержусь от колдовства только ради возможности кормить вас печеньем из собственных рук. Мысли о печенье вернули графиню к воспоминаниям куда более практического толка. О завтраке и скором возвращении Патриции. Она вздохнула, поднимая голову с груди синьора ди Руасси и нехотя отстранилась, разыскав и набросив затерявшийся в складках шелка пеньюар. Со вздохом отлепившись от ласкающих ее пальцев Леона, синьора ди Росси распорядилась сервировать столик на двоих, и, закончив приготовления, вернулась к возлежащему на шелках бесстыдно прекрасному и совершенно нагому любовнику. - Пожалуй, мой супруг не так уж плох, а, главное – весьма редок, чтобы пожелать его сапогам столь плачевный конец, - надо отдать должное неверной супруге - графиня была справедлива к сановному солдафону, - но есть синьоры, на которых я охотно натравила бы не мальтийскую болонку, а английского мастиффа! Серые глаза прекрасной Альцины сверкнули мстительным весельем.
Леон де Руасси: - Кто посмел вызвать ваше неудовольствие, моя фея? - лениво потянул Леон, отмечая перемену в настроении графини. Женщины не переставали удивлять его непостоянством своего нрава, но философские рассуждения об этом эфемерном предмете, изводившем сыновей Адама от сотворения мира, были неуместны на ложе, всего лишь несколькими минутами ранее ставшем местом иного деяния, во всех отношениях роднившего дам и кавалеров, вне зависимости от эпохи, сословия и избранности для царствия небесного. - И за что вы уготовили им столь незавидную, столь страшную участь? После дурмана жарких ласк не хотелось думать ни о сведении счетов, ни о чем-либо, причиняющем хотя бы ничтожнейшее беспокойство, только нежиться в тепле и уюте податливых объятий. Мудрец Эпикур призывал стремиться к счастью, порождаемому душевным спокойствием, и именно его сочетание с плотским наслаждением вознесло француза к вершинам, спускаться с которых в долину повседневности, с ее маленькими и большими заботами, казалось кощунственным пренебрежением к милостям Фортуны. Придвинувшись к Луизе, Руасси заключил ее в объятия. Сколько бы ни продлилось это очаровательное приключение, ему не хотелось оставлять ни в памяти прекрасной неаполитанки, ни в своей собственной впечатление ленивой пресыщенности, нередко наступавшее после достижения желанного единения.
Луиза ди Росси: Если Священное писание небезосновательно причисляет жажду мщения к греховным помыслам, то разве возможно осуждать чувственные желания, которые способны увлечь женщину с мыслей о мести на тропу запретной страсти, ведущую через пламенные любовные игры прямиком в сады Эдемские? Юный клирик, держащий ее в объятиях, от кончиков пальцев до кончиков спутанных белокурых волос, так мало походил сейчас на пастыря заблудших душ, что Луиза не удержалась от легкого смешка, прижимаясь к нему всем телом, и чувствуя знакомый трепет от касания, сквозь невесомый шелк пеньюара, тепла – сильного, мужского, тонкокостного и узкобедрого. - Ах, Леон! - прямо в пахнущие мятой губы, не имя - выдох, не поцелуй, а глоток упоительной страсти, слаще нектара и амброзии, пряный и возбуждающий, - ах, Леон, стоит ли вам задумываться о таких пустяках! Даже в сиянии собственного безоблачного счастья Луиза не могла забыть о несчастной графине Виценто, но жалость к злоключениям Патриции, презрение к ее неверному возлюбленному и негодному мужу меркли в лучах удовольствия. Бесстыдник Эрос, почивающий на лаврах в сиянии золотых стрел и фиолетовых молний, мог годиться своим деянием – Луиза даже себе не хотела признаться, что готова молиться любым богам, только бы синьора ди Мадильяни не спешила вернуться со свидания с двуличным венецианцем и позволила ей урвать еще кусочек ароматного счастья, лукавой, юной чувственности, силы и слабости молодого любовника. Ах, Леон! Медноволосая волшебница вздохнула коротко и жарко, выскользнув из рук мужчины, и легко, как амазонка, оседлала его, взирая сверху вниз с победительной улыбкой на устах. - Вы в самом деле хотите знать, мальчик мой? – задыхающийся шепот, словно шуршание невидимой змейки.
Леон де Руасси: Вид торжествующей женственности совершенно очаровал фра Леона, и без того готового выполнить любой каприз своей дамы, особенно прекрасной сейчас, когда еще свежо было послевкусие разделенного запретного плода. Ладони молодого священника скользнули по округлым бедрам графини с уверенностью, для человека его звания совершенно неприличной - не менее неприличным, впрочем, было удовольствие, которое он испытывал, ощущая приятную тяжесть гордой наездницы. - Пусть я слишком молод, чтобы быть подлинным вашим защитником, - прошептал в ответ Руасси, и в голосе его слышалась вновь разгорающаяся страсть, - но, поверьте, вся моя жизнь без остатка принадлежит вам. Располагайте ею, синьора. Руки его продолжили свое путешествие по восхитительному телу Луизы, наслаждаясь каждым его изгибом, кожей, что была нежнее атласа, и непередаваемым ароматом, головокружительным, манящим сильнее, чем были самые искусные чары героини Ариосто.
Луиза ди Росси: - Вы снова обещаете очень много, Леон, - тонкие пальцы графини Арнольфи исполнили дерзкую увертюру на животе синьора де Руасси, - тот, кто обещает много, выполняет редко. Но… предложение располагать вами слишком привлекательно, чтобы я им не воспользовалась тот час же. Смелое путешествие рук грешного клирика по ее коже, загорающейся от этих прикосновений томным, нежно-розовым, заставило синьору ди Росси на мгновение замолчать, блаженно прикрывая глаза перед очередным свидетельством силы молодого любовника и отдаваясь на милость завоевателя. Невесомая ткань пеньюара слетела с плеч, как перышко, бесшумно скользнув на пол. Луиза наклонилась, касаясь грудью белой кожи Париса, прошептала в спутанные волосы, задохнувшись от горячего и влажного возбуждения: - По странному стечению обстоятельств, это муж и любовник моей подруги… Впрочем, мальчик мой, - она задержала дыхание, разгибаясь, и, медленно покачиваясь, словно в ритуальном жертвенном танце, запрокинула голову, прижимаясь к разгоряченному юному телу и задавая ритм движениям золотистых, упругих бедер, - возможно, насчет любовника я погорячилась. Если он хорош так же, как вы, Леон… Волшебница отпустила рвущийся с губ выдох, двигаясь быстрее и не сводя жадного взгляда с затуманенных страстью синих глаз подвластного ее колдовским чарам пленника. Солнечный зайчик, отраженный от циферблата остановившихся часов с Купидоном, танцевал и подрагивал на ее узкой спине, повторяя темпераментные па любовного танца, крадя тайное и сокровенное, предназначенное для двоих.
Леон де Руасси: Сравнение с другим мужчиной - пусть даже и не в пользу последнего - может воодушевить редкого любовника и, пожалуй, может даже служить испытанием его доблести. Для натуры столь чувствительной, какой был фра Леон, подобные речи могли означать конец любовного поединка и начало горестных размышлений о природе женского коварства, но, к счастью, он был слишком увлечен, чтобы слышать что-то, кроме неистового биения собственного сердца, не говоря уже о том, что думать о чем-либо он сейчас совершенно был неспособен. Рассказ о горестях графини Арнольфи был забыт ровно до последнего резкого движения в этом вечном танце для двоих, подводящего итог сладостному единению и снова превращающего единое целое в две половины. Новая волна истомы захлестнула Леона, разнеженно потянувшись, он привлек даму к себе на грудь, лениво поводя кончиками пальцев вдоль ее спины, будто Луиза была кошкой, запрыгнувшей на колени к хозяину. - Никогда я не испытывал ничего подобного, - с искренним чувством промолвил он, - никогда и нb с кем... - и, с трудом припомнив, о чем шла речь до того, как началось жертвоприношение Эроту, добавил. - Продолжайте свой рассказ, прошу вас, мадам. Я жажду узнать всё об этом негодяе.
Луиза ди Росси: Владеющие искусством любви владеют миром. Не раз слышала Альцина торопливые, жаркие обещания бросить «всю свою жизнь» или чужую голову к ее ногам, в краткой паузе между прерывистыми вдохами, между ударами сердца, между горячечными, стремительными движениями сплетенных в страстном танце тел. Умело пользовалась ими или забывала, лишь только успевали остыть шелковые простыни и раствориться в дневном, дрожащем воздухе запахи и звуки любовных баталий. «Если бы вы были могущественны и влиятельны, мальчик мой…» Луиза медленно приходила в себя, лениво покачиваясь на волнах любовной истомы, невесомая, словно родившаяся из пены морской Афродита. Ее голова, с рассыпавшимся водопадом блестящих каштановых волос, прикрывавших лицо, покоилась на груди Леона, и мерное биение сердца любовника, переходящее с галопа на неторопливый шаг, завершало второй акт утренней интерлюдии. - Если бы вы были могущественны и влиятельны, мальчик мой, - она подняла на клирика серые, лукавые глаза, разнежено выдыхая – медные пряди защекотали влажную кожу, - я бы непременно воспользовалась вашим великодушием. Но так жаль растрачивать вас на пустяки!.. Впрочем, я расскажу вам кое-что… за завтраком. Вставайте же, Руджеро! Луиза рассмеялась, потянулась, словно кошка, коротко мазнула припухшими губами щеку синьора ди Руасси. - Кофе остыл во второй раз. Клянусь, я позволила бы ему остывать вечно, но… вот-вот вернется Патриция. Не думаю, что ее смутит ваш вид, мой друг, - взгляд графини Арнольфи томно скользнул по идеально сложенному телу юного Париса, - и все-таки не стоит искушать собой другую даму в моем присутствии, Леон.
Леон де Руасси: Если бы фра Леон мог читать мысли своей аманты, ряд рискованных мифологических сравнений мог бы пополниться именем Цирцеи, синьоры, весьма искусной в использовании мужских слабостей. Развитие же этого сравнения могло бы уберечь юного клирика от опрометчивых поступков, ибо мало кому пришлось бы по вкусу ощущать себя ручной зверушкой, пусть даже при львиных когтях и пышной гриве... Увы, увы, смертным не дано общаться без помощи слов, а потому Руасси уверенно шел по пути гордыни, который, как известно, приводит прямо в бездну отчаяния, где вопль и скрежет зубовный. Плотский голод пока был утолен, и молодой человек ощутил, что в нем разгорается аппетит более прозаического толка - мысль о кофе и свежей выпечке казалась сейчас не менее волнующей, чем воспоминание о недавней близости с пылкой графиней. Молодости свойственно в равной мере ценить все радости жизни, поэтому почти чувственное удовольствие могла доставить как изысканная трапеза с драгоценными винами, так и слияние тел по уставу Аретино, так и бешеная скачка на породистой лошади, так и вечер в опере, наполненный божественными голосами певцов... Словом, очень скоро Леон был одет и готов дальше выслушивать откровения своей любовницы.
Луиза ди Росси: Легкие сиреневые тени на теплых скулах по-кошачьи томного лица графини Арнольфи, загадочный блеск серых глаз как напоминание о бессонной ночи, о жарких и мучительно сладких объятиях. Утомленная и разнеженная юной любовью, она тронула мизинцем губы, там, где еще горели следы поцелуев на тонкой, светящейся розовой коже. Что не помешало вспомнить о делах насущных – об остывшем кофе и завтраке. Распоряжения немедленно посыпались на вызванную мелодичным звоном серебряного колокольчика Лючию. Четверть часа понадобилась графине, чтобы с помощью безупречно вышколенной горничной привести себя в порядок и расположиться напротив синьора де Руасси с чашкой ароматного свежего кофе – недаром она была женой военного чина. Впрочем, ничто так не пробуждает аппетит, как недавняя страсть. Синьора ди Росси последовала примеру Леона, с немалым удовольствием отдававшего должное искусству повара графа Арнольфи. - Вы молоды, друг мой, - удовлетворенно отметила Луиза, утолив первый голод и лениво болтая ложечкой в тонкой вазочке с вишневым желе, - вы не так давно прибыли в Неаполь. Есть ли у вас покровители? Кто-то протежирует вас в свете? Я охотно… - музыкальное, с легкой хрипотцой после бурной ночи контральто прошептало «очень охотно», - помогу вам, пользуясь связями моего супруга… разумеется, не афишируя наши отношения. Луиза была осторожна, как лиса зимой.
Леон де Руасси: В том, чтобы любящая женщина оказывала покровительство молодому мужчине, не было ничего нового - в конце концов, если верить картинам и поэмам, начало этой традиции положила сама Венера, хотя для Адониса ее протекция не закончилась ничем хорошим. Леон, собственно был не слишком удивлен откровенным предложением графини Арнольфи, но все же не поспешил на него согласиться, полагая, что рога графа - еще не повод заводить общие знакомства, помимо очаровательной Луизы. - Вы оказываете мне честь, - Леону пришлось очень спешно прожевать кусочек булочки с корицей, чтобы иметь возможность приложиться к ручке дамы. - Но кратковременность моего пребывания в Неаполе, увы, не позволит мне воспользоваться вашим безгранично щедрым предложением, не компрометируя вас в глазах света. Мой официальный покровитель - друг моего дяди, кардинал Спинелли, и он будет очень удивлен, более того, обижен, если ему станет понятно, что кто-то еще помогает мне обрести свое место в здешнем блестящем обществе.
Луиза ди Росси: Помочь любовнику занять достойное место в неаполитанском свете и обзавестись полезными знакомствами с помощью мужа - это пикантно, хотя и не ново. Помогать любовнику, которому покровительствует опальный кардинал Спинелли, может быть затеей не только пикантной, но и опасной. Любопытно, какие дела связали юного клирика и маркиза дель Боско? Прищурившись, синьора ди Росси расположилась на козетке, покачивая прихотливо обутой ножкой. - Разумеется, мне не стоит конкурировать с его преосвященством в стремлении оказать вам поддержку, Леон, - она потянулась и зевнула, как кошка, - но вы всегда можете рассчитывать на меня, если моя помощь вам понадобится. Пока же я предлагаю вам воспользоваться экипажем – пешие прогулки в такой жаркий день – не лучшее времяпрепровождение, синьор де Руасси. Луиза вздохнула. Возвращение мужа ожидалось со дня на день. Графиня Арнольфи не опасалась доносов со стороны слуг – каждый лакей получал от нее за молчание столько, сколько не платили мажордомо в лучших палаццо Неаполя. Но и дразнить льва без особой необходимости не стоит. - Скоро возвращается мой супруг… Ненадолго, он не задерживается в городе более, чем на неделю-другую. Если ваше пребывание в Неаполитанском королевстве затянется дольше, чем вы планировали, возможно, мы сможем посвятить пару вечеров богословским диспутам. Если же нет… - мятный холодок растворился на языке, оставив терпкое послевкусие, - я буду вспоминать эту ночь, мальчик мой. В серых глазах Альцины плескалось полуденное солнце. Увы, в сказке побеждала Брадаманта, но разве это умаляет волшебство прошедшей ночи? «Возможно, своего нового песика я назову Леон», - подумала она с нежностью, и губы ее изогнулись в лукавой улыбке. Эпизод завершен.
полная версия страницы