Форум » Ах, Неаполь, жемчужина у моря... » "Absolvo te - отпускаю грехи твои" » Ответить
"Absolvo te - отпускаю грехи твои"
Шарль де Номюр: 7 июня 1744 года, два часа дня, особняк виконта де Номюра
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Шарль де Номюр: Де Номюр не любил чужое. Чужая мебель, посуда, да что там – постель! – все вызывало чувство брезгливости. С гостиницами, съемными квартирами он мирился, как мирится молодой повеса, обнаруживший, что ему навязали общество старой девы. Противно, неприятно? Да, но ничего не поделаешь. Хотя, справедливости ради, Шарль признал, что особняк ему достался весьма неплохой. Хм… весьма, неплохой. И наличие денег не сыграло в этом решающую роль - скорее удача. И та же Фортуна вчера улыбнулась ему в опере – нет, сейчас речь идет не об обворожительной брюнетке из ложи напротив, - а о более капризной и придирчивой даме. И если первую легко ухватить за… руку… или заменить другой синьорой, то эта итальянка иногда была неуловимой и уж точно единственной в своем роде. Виконт не хотел заглядывать вперед, строить далеко идущие планы, но в одном он уверен: вчерашний вечер нельзя было назвать его триумфом, - и, слава Богу, хватило одного Триумфа Камиллы, - но маленькую победу ему удалось одержать. И сейчас Шарль Клод предвкушал беседу с аббатом Леоном.
Леон де Руасси: Нет-нет, он только что приехал в Неаполь, больше недели провел в почти монашеском заточении, а значит, ничего более, чем истолкование Символа веры или особенно темных пассажей из Аквината, от него невозможно потребовать, хотя он с куда большим удовольствии побеседовал бы о дамах и карточных играх. В который раз Руасси успокаивал себя подобными доводами. Если в ложе французского посланника его тревоги носили лишь смутный характер, сглаживаемые праздничной атмосферой и изобилием искусов, что не имели отношения ни к политике, ни к дипломатии, то по мере приближения к резиденции виконта де Номюра беспечность каноника таяла, будто снег под лучами весеннего солнца. За плечами едва ли не каждого человека остается поступок, за который ему стыдно - либо страшно, ввиду влекомых им последствий. Все, чем возможно было устыдить молодого повесу в сутане, никоим образом не соприкасалось с отношениями двух королевств, а о том, что Леон посвящен в историю со шкатулкой, не мог знать никто. "Быть может, какое-то послание от дядюшки? Денежное воспомоществование из Сана? Приказ явиться обратно?" - в карете, любезно одолженной маркизом дель Боско, аббат перебирал всевозможные варианты, что могли послужить причиной приглашения. В дороге надушенный платок был немилосердно истерзан и, смятый, отправился в карман жюстокора, когда кучер остановился возле величественного особняка, построенного при прежней династии.
Шарль де Номюр: Шарль приготовился к визиту фра Леона так, словно это была встреча двух закадычных друзей, которые любят за чашечкой кофе неторопливо обсудить события прошедшего дня и свои планы на день сегодняшний. Он приказал подать кофе с десертом. И вот, столик, который де Номюр решил поставить в алькове – чтобы придать беседе легкий интимный характер, - был сервирован фарфором тонкой работы с умилительным пасторальным сюжетом, а на блюде горкой возвышались сфольятелле. На отдельных тарелках подали капрезе и лакомство, привезенное де Номюром из Франции – яблочный и айвовый мармелад. Кто другой назвал бы это: подсластить горькую пилюлю, которую виконт собирался подсунуть священнику, но Шарль предпочел назвать это радушным гостеприимством. В ожидании гостя виконт налил себе кофе и в который раз за сегодняшний день пытался в деталях вспомнить, что же говорилось в письмах де Жуи. Какая жалость, что он не возит с собой, подобно сентиментальным дамам, личную переписку. Сейчас бы он не напрягал память. В прочем, и без пикантных деталей, картина вырисовывалась самая что ни есть многообещающая. Вот только Шарлю и фра Леону эта картина обещала разные возможности. Виконт философски рассудил, что всем хорошо быть не может и, что сейчас просто настал его черед. И сразу же вылезла фривольная мыслишка, что священник в этой истории уже получил свою долю удовольствия, нельзя же быть жадным! Слуга объявил о прибытии гостя. - Ваше преподобие, - виконт поставил чашку на стол и поспешил навстречу гостю, - я с утра начал было волноваться: вдруг дела веры призовут вас, тем самым лишив меня удовольствия продолжить наш вчерашний маленький диспут. Шарль Клод рукой показал на столик. - Я решил немного побаловать себя неаполитанскими сладостями, но не забываю и о наших родных, французских. Прошу вас, присоединяйтесь. Что-то мне подсказывает, что вы тоже любите сладкое. В его глазах заплясали насмешливые огоньки. - Вас все еще мучает ностальгия о родных лакомствах или вы уже успели распробовать и полюбить местные?
Леон де Руасси: - Увы, виконт, я слишком мало времени провел в Неаполе, чтобы по достоинству оценить все здешние достопримечательности, архитектурные или кулинарные, - щеки Леона заиграли смущенным румянцем, придавая ему вид невинности, под которым трудно было заподозрить склонность к отнюдь не безобидным проказам. - И не так давно покинул Францию, чтобы предпочесть профитроли лучшим кремовым пирожным, а их, скажу с безоговорочной уверенностью, умеют делать исключительно в Бургундии. Следуя приглашающему жесту соотечественника, каноник устроился на обитом зеленым шелком стуле, с кокетливо изогнутыми ножками и венчающими спинку причудливыми узорами. Обстановка залы, в которой дипломат принимал гостей, была под стать его положению и новомодным вкусам, живо распространявшимся из Парижа и Версаля в Неаполь и наоборот. Все говорило о том, что обитатель этих стен не чужд сибаритству, подчеркнуто небрежному и оттого так ценившемуся в обществе, а угощение, приготовленное к визиту Руасси, более всего подходило для дружеских приемов, которые следует оказывать дамам, а в них виконт определенно ведал толк. - Но ради такого угощения я готов позабыть о делах веры, совсем как монахи-обжоры из старинных фаблио.
Шарль де Номюр: - Рене, мне под силу справиться с кофейником. Слуге он доверял, насколько можно доверять человеку, преданность которого стоит денег, но подобные беседы по душам лучше вести без пары лишних любопытных ушей. - Позволите? Де Номюр налил кофе гостю – иные угощения пускай берет по своему вкусу – и расположился напротив. Он не торопил беседу, наслаждался горьким напитком. Впереди их ожидает весьма трудный разговор, и этот разговор может начисто убить всякое ощущение удовольствия. И потом, беседы на щепетильные темы перед или вовремя еды… Помилуй Бог, так можно заработать несварение желудка! - Так вы родом из этой провинции? Бургундия… ах, эти южные провинции… Поневоле вспоминаются песни трубадуров, подкрепленные прославленным вином. Весьма, весьма неподходящая провинция для непорочных мыслей. Как же это вас угораздило, фра Леон? Я не хочу обижать ваших душевных порывов, скорее, наоборот, восхищаюсь стойкостью духа. Подумать только, устоять перед соблазнами!
Леон де Руасси: Беспечные трели виконта, безусловно, являлись прелюдией к разговору, в котором особое внимание должно было быть посвящено отнюдь не вопросам поэзии, религии и кухни. В этих сферах аббат был безгрешен, а местами и невежественен, что немедленно делало их безопасными для непринужденных светских маневров и шутливых замечаний. - Искусы преследуют нас везде, месье виконт, - холеная, как у девушки, рука Леона потянулась за небольшим кувшинчиком со сливками, - и чем ближе к очагам культуры они зарождаются, тем слабее становится наша добродетель. Не потому ли в Италии, сердцем которой всегда являлся Рим, так много священников, призванных оберегать паству от грехов, больших и малых? Мне показалось, здесь моих собратьев больше, чем во всех иных странах, познавших благословение католического вероучения, вместе взятых. Оценив литье серебряных щипцов, Руасси немедленно воспользовался ими, чтобы подсластить неожиданно горький напиток, отличавшийся сортом от того, что подавали в гостиной архиепископа Санского. - Трубадуры... в наших краях их называли труверами, воспевали любовь не только плотскую, но и божественную, - француз держал чашку с таким благообразным видом, словно он присутствовал на Тайной Вечере, а в руках у него торжественно покоился Грааль, столь долго искомый рыцарями короля Артура. - Но, если быть откровенным, вирши о возлюбленных и неутолимом жаре страсти у них выходили много лучше.
Шарль де Номюр: - Нужно ли говорить, что легче писать, когда делаешь это со знанием дела. Хотя, если вдуматься, то к нашим трубадурам, труверам или как еще их называли, это не относится. Неутолимый жар страсти… хм… Шарль потянулся к кофейнику чтобы вновь наполнить свою чашку, но при этом глаза продолжали внимательно изучать собеседника. Ангел! Ну, просто юный ангел спустился на землю. Сколько же ему было лет, и что он наплел девочке, что она отважилась прыгнуть в «братские» объятия священника? Читал непозволительно вольные вирши о возлюбленной или невообразимо нудные цитаты из Писания о всеобщей любви? Как-нибудь на досуге нужно будет показать фра Леону те места, где говорится о любви и всепрощении – ему будет приятно вспоминать их, думая о влиятельном женихе-рогоносце соблазненной мадемуазель. Чашка осталась стоять на столике, а вместо этого де Номюр двумя пальцами ухватил кусочек мармелада и с наслаждением съел его. - Угощайтесь, ваше преподобие, - виконт стряхнул с кончиков пальцев прилипший сахар и придирчиво оглядел горку мармелада в поисках нового вкусного кусочка. – Вот, извольте видеть, пристрастился. И если меня не остановить, то… Да, это опять меня возвращает к неукротимому жару страсти. Так вот, странно слышать, что трубадуры прославляли этот жар. Им-то откуда знать с их куртуазной любовью? Что наводит меня на мысль, что не только они писали о том, о чем не имели ни малейшего понятия. Ваши собратья так часто и вдохновенно рассказывают нам о грехах, грехах плоти, что поневоле задаешься вопросом: они это говорят, основываясь на собственном опыте или у них слишком живое воображение?
Леон де Руасси: - Они очень много слушают, наблюдают, читают, - отвечал аббат без тени смущения, словно и не уловил скрытую иронию в словах собеседника. - А еще они принимают исповедь. Должен сказать, это не самое легкое испытание, поскольку покаяться перед Господом приходят и убийцы, не понесшие законное наказание, на порядок реже - воры и насильники... Пестрая компания, на фоне которой прелюбодеи выглядят малыми детьми, стащившими со стола сладости. Речи Леона не противоречили истине, хотя ее он постиг не на собственном опыте, но из рассказов нескольких не в меру болтливых собратьев, лишь после пикантного рассказа вспоминавших о такой мелочи, как тайна исповеди. - Но есть и среди клира люди, не всегда прислушивающиеся к гласу добродетели, - вздохнул француз, едва поморщившись от горечи напитка, смягчить которую не помог и сахар, - что не мешает им просить прощения за свою слабость, порой так же истово, как прежде они ей потакали. Errare humanum est*. В подтверждение своих слов, Руасси кончиками пальцев прихватил с тарелки с мармеладом небольшой кусочек и изящным движением отправил его в рот. * Человеку свойственно ошибаться (лат.).
Шарль де Номюр: Де Номюр заметил тень недовольства на лице фра Леона, но не понял, к чему оно относится: то ли к поступкам своих собратьев, что было бы лицемерием, либо же к предложенному напитку. Тот, и вправду, был излишне крепким и горьким, как раз по вкусу Шарля, но гостю он видимо не понравился – похоже, ему во всем любит легкость и сладость. Каламбур получился сомнительным, зато точным по смыслу. Виконт усмехнулся, раздумывая: а не пора ли заканчивать прелюдию? - Итак, все же собственный опыт, - констатировал виконт, словно не услышал другие предложенные варианты осведомленности священников. - Что делает их такими же людьми, как и мы, прихожане. Гм… теперь я буду с большим воодушевлением исповедоваться, зная, что найду не только прощение, но и понимание своих прегрешений. Все же, нет подушки мягче, чем чистая совесть.* Он вернулся к смакованию напитка и разве что не зажмурился от удовольствия. Но не хватало еще одной детали – сигары. К курению Шарль пристрастился недавно и не жалел средств на свое увлечение. Сигары ему доставляли непосредственно из Севильи, где их крутили из кубинского табака. Портсигар - серебряная безделушка с затейливой чеканкой и вензелем Шарля Клода - и кожаный мешочек с огнивом стали неизменными спутниками виконта. - Присоединитесь? – он достал тонкую сигару и немного повозился с огнивом. Процесс прикуривания всегда немного раздражал, особенно летом и в светлое время суток, когда странно зажигать свечи. Портсигар он оставил открытым – вдруг гость последует его примеру. - Но меня все же немного смутили ваши слова об исповеди. А если вспомнить, что ранее мы говорили о страстных проповедях…. – "мы" было некоторым преувеличением, так как об этом говорил только сам виконт, - …. то же это получается? Священник услышит исповедь, а потом использует услышанное, обличая эти самые грехи? Нет ли в этом нарушения тайны исповеди? Как вы к этому относитесь? * французская пословица
Леон де Руасси: Курение не вызывало у Леона ни малейшего восторга, особенно после случая в одном из увеселительных заведений Дижона, когда, испробовав трубку в и без того наполненной клубами табачного дыма комнате, молодой человек зашелся в кашле, схожем с предсмертными мучениями чахоточного больного. Дрянной табачок, предложенный приятелем по семинарии, не мог сравниться с роскошными кубинскими сортами, но память о злополучном приключении навсегда отбила у горе-священнослужителя желание поддаться и этой слабости. - Благодарю вас, виконт, - Руасси выставил ладонь в упредительном жесте. - Тайна исповеди никогда и никому не мешала делать обобщения, не вдаваясь в частности и тем самым не подвергая огласке отдельных грешников. Беседа принимала любопытный оборот, любопытный - и оттого заставляющий насторожиться. Нечестивые клирики, исповедь - для чего все это понадобилось Номюру? Он не производил впечатление человека набожного, и вся обстановка приемной залы, изысканное угощение, в конце концов, сам тон дипломата давали ясно понять, что в услугах духовника или толкователя Писания Его Светлость нынче не нуждается. Не намекает ли он на недавнее назначение Леона при особе маркиза дель Боско, и не таят ли сладостные речи француза требование нарушить те тайны, что готов был доверить аббату неаполитанский вельможа? Эта догадка заставила белокурого гостя нахмуриться. - Если Ваша милость спросит, каково мое собственное отношение к подобного рода несдержанности, - перемену в лице Руасси решил обыграть при помощи неожиданной серьезности, контрастировавшей с его доселе безмятежным видом, - то я так же, как и все христиане, считаю, что то, что поверяется Господу в присутствии слуги Его, не должно разглашаться, не иначе как по собственной воле кающегося.
Шарль де Номюр: - Истинно праведный подход. На виконта не произвела впечатления серьезность - даже суровость – гостя в вопросах веры и правил. Он с безмятежным видом выпустил несколько колечек табачного дыма и наблюдал за их полетом. Его преподобие почувствовал себя неуютно? Очень хорошо…. И очень хорошо, что он первый затронул тему разглашения тайн. - Но вы позабыли об одной маленькой детали – все христиане не любят, чтобы разглашали их собственные тайны, зато обожают слушать чужие. Шарль послал аббату улыбку не оставляющую сомнений, что и он - увы, какой стыд! - относится к большинству этих самых любознательных христиан. - А, узнав их, обещают хранить их. И заметьте, практически ничего не требуют взамен.
Леон де Руасси: - Человек всегда стремился к познанию, - со вновь нарисовавшейся на его лице улыбкой Руасси парировал выпад виконта, не забыв при этом направить тому полный понимания взгляд. - Не эта ли жажда нового, доселе неизведанного и привела наших прародителей к грехопадению? С чашкой в одной руке, с блюдцем в другой, француз выглядел как раскрашенная фарфоровая фигурка, подобно тем, что входили в моду с легкой руки немецких ремесленников. Однако статуэткам не предлагают странных сделок, и это разительное отличие вызывало самую настоящую досаду. Сделав еще один глоток, Леон продолжил. - Но в этой трагедии не обошлось без искусителя, сподвигнувшего доселе не провинившихся перед Господом людей на непослушание. Его вина ничуть не меньше - и, заметьте, он ничего не требовал от Адама и его супруги... Ах, если бы они его не послушали, мы бы с вами нынче обитали в земном раю. Хотя этот благословенный край, по моему смиренному мнению, и является его отражением.
Шарль де Номюр: Не трудно догадаться, как распределились роли в пьесе. Искуситель…? Какое лестное мнение! - А разве по прошествии столько лет, даже столетий, что-то изменилось? Всегда есть искуситель и есть искушаемый. И неминуемая расплата за грехопадение. Виконт продолжал наслаждаться сигарой, одновременно суммируя итоги светской беседы. Именно светской, потому как дальше им предстоит деловой разговор. Итак, они вплотную подошли к самой сути сегодняшней встречи. Расплата. Есть возможность для шантажа, есть жертва. Впрочем, какое вульгарное слово! Они же здесь не мелодрамы разыгрывают. Так что, не жертва, а, скажем: особа, которая по собственной воле уступила настойчивым просьбам де Номюра. - Признаться, история о грехопадении - одно из моих самых любимых мест в Писании. И знаете, что мне больше всего нравится в ней? То, что именно невинная дева взяла на себе роль первой скрипки. Сейчас такое просто невозможно встретить! А жаль. – Шарль отложил недокуренную сигару и потянулся за чашкой с кофе. Сделав глоток, он продолжил свою мысль. - Так вот, возвращаясь к нашим реалиям… сейчас именно невинная девушка подвергается соблазнам. Утрата невинности для девицы из благородно семейства… позор, что и говорить…. И как тут объяснишь влиятельному и богатому жениху, что droit de prélibation осуществил никому неизвестный молодой священник? В голосе виконта слышалась откровенная насмешка. droit de prélibation (фр.) - право первой ночи
Леон де Руасси: Леон переоценивал собственное самообладание, поскольку в ту же самую минуту, как виконт коснулся столь щекотливой темы, лицо его собеседника заметно переменилось, и зеркалом ему послужил насмешливый взгляд дипломата. Старая история из числа первых побед начинающего ловеласа отлично звучала в компании таких же молодых бездельников - не похвастаться ею было преступлением большим, чем то, что легло в ее основу. Быть может, несмотря на благолепный вид аббата и его скромное одеяние, Номюр смог бы по достоинству оценить интрижку с Луизой де Лийяк, если бы не одно обстоятельство. Имя этому обстоятельству было Адриен Морис, герцог де Ноай, который два года назад обвенчался с упомянутой выше дочерью маркиза де Лийяка. Сюрприз, преподнесенный ему непоседливым клириком, вряд ли мог стать приятным дополнением к брачной ночи, когда великовозрастный вельможа узнал, что цветок, достойный райских кущ и родового герба Ноай, оказался сорванным до него. Сам Леон не испытывал по сему поводу ни малейшего раскаяния, ведь, по его глубочайшему убеждению, юная Луиза получила первый альковный опыт по большой и светлой, хотя и недолговечной, любви в объятиях красивого молодого человека, а не старого похотливого сатира. Однако все существо Руасси пронизал страх, стоило подумать, что рогатый герцог не так давно получил назначение на должность государственного секретаря по иностранным делам, а значит, влияние его отныне распространялось и за пределы Французского королевства. - Как прискорбно, бедная девушка, - только и выдавил из себя аббат, походивший теперь на нашкодившего мальчишку, застигнутого на месте проказы.
Шарль де Номюр: - О, думаю, с мадемуазель все в порядке. Насколько это может быть, если ее муж старый, ревнивый и злопамятный человек. Виконт не пожалел мрачный красок для описания герцога – фра Леон должен прочувствовать всю «картину» своего создавшегося положения. В иных условиях, де Номюр пожал бы руку аббату за такой подарок. Еще бы, обскакать этого un vieux bouc! С герцогом они встречались всего лишь несколько раз – во время светских приемов и когда перед отъездом в Неаполь государственный секретарь назначил Шарлю аудиенцию. Разговор получился… вернее, он совершенно не получился, так как все свелось к длиннейшему перечню приказов и указаний: как и когда надобно себя вести, и что говорить. Пускай виконт новичок в дипломатии, но он же не дурак! - Она даже подарила герцогу наследника. Но, право, не знаю, унаследовал ли он фамильные черты де Ноай. Это было сказано небрежно и без уточнения: когда же свершилось сие радостное событие. Если у фра Леона есть желание считать себя причастным к этому событию, то на здоровье. - Но мне больше хотелось бы поговорить о герцоге. Даже посплетничать о нем, – виконт заговорщицки улыбнулся собеседнику, словно собирался поделиться с ним шуткой пикантного свойства. – Это очень влиятельный человек. И, как я уже упомянул, очень злопамятный. Как вы думаете, что ожидает удачного соперника в случае, ежели герцогу станет известно его имя? un vieux bouc - старый козел
Леон де Руасси: - Полагаю, ничего хорошего, - проницательно заметил Леон. Он поставил на стол чашку, способную тоненьким звяканьем о блюдце выдать дрожь его рук и тем самым лишить возможности уверенно блефовать. - Однако... Однако прежде, чем обвинить подозреваемого, требуется изыскать доказательства его преступления. В противном случае, ежели это человек разумный, он станет все отрицать. Именно так и собирался вести себя каноник, хотя внутреннее чутье подсказывало ему, что в роскошно вышитом рукаве Номюра таится козырь, в чьих силах было свести на нет все его мальчишеские уловки. Неприятный холодок прошелся по спине молодого повесы. Он неоднократно слышал о том, что за свои проступки всякий понесет ответ, но и представить себе не мог, что его шалость с милашкой Луизой хотя бы на йоту греховна, и уж тем более не предполагал, что несколько недель осады и несколько дней торжества в поверженном бастионе повлекут за собой столь неожиданную расплату. - К тому же, у соперника господина герцога наверняка найдутся влиятельные родственники, друзья, покровители, - не прибегнуть к такого рода защите было нелепо, однако все тот же инстинкт неприятно шептал Руасси, что виконт отменно осведомлен и о семейных связях своего собеседника, и о друзьях, появившихся у него в Неаполе - и все это ничуть не мешало дипломату прибегать к шантажу.
Шарль де Номюр: - Как вы верно подметили! Нужны доказательства. В отличие от гостя, который поставил свою чашку на стол с осторожностью, словно вместо ароматного напитка, она содержала в себе отраву, Шарль вновь наполнил свою чашку. На некоторое время воцарилось молчание: аббат ожидал следующего хода виконта, а сам Шарль не спешил его делать. Шахматы никогда не были любимой игрой де Номюра , но он хорошо усвоил основное правило – надо играть не спеша, получать от игру удовлетворение, а не концентрировать свое внимание только лишь на одном- на победе. Безусловно, победа - главная цель, но важны и пути по достижению оной. - В таких делах сложно что-либо утверждать, если не поймаешь любовников во время любовных игр. И все же. Одно неосторожное слово в тесном кругу компании, один неосторожный взгляд… и вот уже один из моих друзей доверил тайну молодого священника бумаге. Если бы вы знали, ваше преподобие, какие увлекательные и обстоятельные письма пишет мне мой друг! Даже не имея счастья быть свидетелем, картина во всех красках разворачивается перед глазами. Напомните мне при нашей следующей встречи, я обязательно покажу вам это письмо. Так как гость не производил впечатление глупого человека, то он должен понять, что слово самого виконта и его друга – несомненно, знатного человека – имеет большой вес. - Теплые родственные отношения - это очень… мило. – Добавил виконт с вежливой улыбкой, - как и стремление встать на защиту набедокурившего родственника. Монсеньору будет радостна весть, что племянник превзошел все его ожидания. Кажется, в то время вы как раз грелись под теплым крылышком своего дяди?
Леон де Руасси: - Вернее, помогал ему в высоком служении, - с безукоризненной вежливостью поправил аббат Номюра, - стараясь делать это со всем тщанием и радением. Если виконт собирался припугнуть своего гостя гневом дяди, который непременно обрушится на белокурую голову Леона после обнародования некоторых подробностей из жизни совратителя юных девиц, то угроза не возымела никакого действия. О похождениях племянника монсеньор де Жержи был наслышан изрядно, а последний проступок любимца заставил его кричать так громко и долго, что его молодой родственник едва не оглох, а архиепископский секретарь, привычный к семейным сценам, от удивления приоткрыв рот, даже приник ухом к двери, за которыми раздавались раскаты на зависть самого Юпитеру Громовержцу и угрозы, достойные боцмана. Неприятнее было совсем другое - письмо. Узнать бы, что за мерзавец поставил его в столь неловкое положение, хотя эти сведения уже нисколько не помогли бы Руасси выкарабкаться из ямы, в которую с безжалостным упорством загонял его дипломат. - А та история, с соблазнением девушки, неужели мало найдется подобных примеров, чтобы именно этот вызывал у вас столь живой интерес? - заметил каноник с улыбкой, непросто, видит Бог, ему давшейся.
Шарль де Номюр: - Вам ли не знать, ваше преподобие, как много в нашей жизни достойно самого живого и пристального внимания. И соблазнение какой-то там мадемуазель в провинции … в лучшем случае, это достойно нескольких минут воспоминаний, пары-тройки шуток в веселой компании или же сцены - трагикомедии всегда в моде. Шарль Клод укоризненно посмотрел на гостя – ну право же, объяснять такие очевидные вещи! И продолжил терпеливым голосом, словно объяснял нерадивому ученику основы арифметики. - Но давайте оставим мадемуазель и ее первые уроки любви в прошлом. Я бы и все остальное предал забвению, но мне не дает покоя незавидная доля герцога де Ноай. И мое чувство справедливости просто заставляет меня не таиться, рассказать… Так сказать, очистить совесть. Правда, если вы сможете убедить, что дружба между нами сможет перевесить мои муки совести… Согласитесь, что может крепче связывать людей, чем общий секрет в прошлом и множество - в будущем?
Леон де Руасси: - Какие секреты вы имеете в виду, виконт? - сама чистота и непорочность, Леон смотрел на собеседника ясными, как неаполитанское небо, глазами. Такой взгляд не мог быть свойственным человеку, посягнувшим на фамильное достоинство де Лийяков и, что еще страшнее, славного семейства де Ноай. - Я бы почел за величайшую честь зваться вашим другом, месье, но, право, я всего лишь скромный каноник, и всю мою жизнь вы можете прочитать, как открытую книгу. Разумеется, аббат лукавил. О самых ярких главах, вроде той, что в кратком изложении дошла до ушей Номюра, последний мог без труда догадаться - сколько таких юных и не очень распутников, похваляющихся своими сомнительными подвигами, ему встречалось на пути. Но писать следующую часть собственной биографии причудливым шифром, который используют заговорщики, дипломаты и шпионы, будущему митрофору вовсе не хотелось. Интриги, слежки, каверзы всех мастей - увольте, это вовсе не его.
Шарль де Номюр: Шарль сложил ладони домиком и напустил на себя задумчивый вид. Он, безусловно, лукавил, так как еще вчера в Опере в его голове родилась идея, которая сегодня утром обрела четкие очертания. Виконт знал какой услуги он потребует от аббата. И был совершенно уверен, что бόльшая часть получаемой информации будет наглой ложью со стороны его преподобия. Сей молодой человек, как кошка, всегда приземляется на четыре лапы. Будет юлить, выкручиваться, лгать…. Так был ли смысл затевать этот разговор? Да и какой это шантаж, право слово? Будь на месте аббата сам виконт, послал бы ко всем чертям подобные угрозы. Но юноша испугался, хоть и хорошо прячет свой страх. И все же… информация, в основе которой лежит принуждение не стоит гроша ломанного. Но и одно правдивое слово на десяток лживых лучше, чем ничего. - Поверьте, самые невинные секреты. Я хотел бы свести более близкое знакомство с маркизом дель Боско. Но согласитесь, куда легче завязать дружеские отношения с человеком, когда ты уже о нем многое знаешь. И я уверен, что вы мне в этом поможете, ваше преподобие.
Леон де Руасси: "Свести более близкое знакомство" - это было такой же ложью, каковую собирался преподносить виконту сам Леон, он в этом ничуть не сомневался, а потому насторожился еще больше прежнего. Чем проще была просьба, тем подозрительнее казался проситель, а в данном случае, шантажист. Для дружбы с дель Боско требовалось всего лишь расспросить господина посла о его старинном приятеле или разузнать от некоторых болтливых и не чуждых сребролюбия слуг о привычках и слабостях хозяина виллы делла Корте. - Месье, я сам всего лишь несколько дней как представлен его сиятельству, - с улыбкой пожал плечами аббат, - из них я имел честь видеть его только несколько часов. Полагаю, маркиз де Шатонеф знает его гораздо лучше, а я... я могу лишь сказать, что он любезный и гостеприимный вельможа, образованный, с утонченным вкусом. Богатый. Но все это вы сами имели возможность наблюдать в Опере, виконт.
Шарль де Номюр: - О, меня это ничуть не смущает. Значит, будем вместе открывать для себя такого разностороннего человека, как маркиз дель Боско. Виконт вернул его преподобию улыбку, которая явственно говорила: зачем попусту тратить усилия, пытаясь отсрочить неизбежное? - Какой прекрасный образ вы нарисовали! Истинный вельможа! Но совсем меня не интересуют такие глупости как цвет камзола месье дель Боско или какое столовое серебро было вчера на обеденном столе. Не скромничаете, ваше преподобие, я знаю: вы побалуете меня более пикантной или, наоборот, совершенно серьезной, важной информацией. Кому как не вам, духовнику маркиза, знать о всех событиях, - мы ведь будем надеяться о что о всех, не так ли? – в жизни дель Боско. Номюр не поменял позы, он даже не стер с лица улыбки – просто голос потерял некоторую долю легкомыслия, добродушия. - Я же могу рассчитываю, что ваша неимоверная предприимчивость будет нам с вами только на пользу, но никак не во вред?
Леон де Руасси: Упираться и ссылаться на категорический запрет разглашать то, что было доверенно на исповеди, означало лишь снова пройти по тому же кругу, что только что преодолели собеседники, с чудными поворотами в виде очередных угроз. Даже без самой действенной из них - самоличного присутствия герцога де Ноай за портьерой - перспективы, рисуемые кистью красноречия Номюра, были достаточно убедительны, чтобы напустить на себя еще больше смирения. Главное, не переигрывать, твердил себе Леон, иначе этот дьявол заподозрит неладное в столь легкой победе. - Разумеется, ваша светлость, - с видом покорности судьбе, аббат склонил голову, грустным взглядом глядя в успевшую остыть черноту кофе. - Если речь идет о всеобщем благе, то Господь простит мне нарушение одного из таинств Его. Излишняя чувствительность не была отличительной особенностью младшего из семейства Руасси, и царившие в его голове мысли, складывавшиеся в сумбурный, но далеко не безнадежный план, были тому подтверждением. Однако, то ли вследствие испуга, то ли из-за воцарившейся в это время суток жары, ощущавшейся даже в приятной прохладе палаццо, француз испытал насущную потребность приложить к лицу платок, что он и сделал, не заметив, как во время данного маневра из кармана его крупной золотистой каплей упала гранатовая брошка. Пушистый ковер персикового цвета сделал падение не только беззвучным, но и незаметным для легкомысленного сына Луизы де Руасси, чей вензель был выгравирован на оборотной стороне украшения.
Шарль де Номюр: Мог ли виконт сказать, что утро потерянно впустую? Увы, но это так, решил Номюр, разглядывая усердно изображающего покорность аббата. В этот момент сторонний наблюдатель вполне мог бы воскликнуть: "Занавес!" И поблагодарить старательных актеров за игру. Его преподобие сделал вид, что согласен совершить чуть ли не все смертные грехи, Шарль в свою очередь, - что он в это верит. "В любом случае, - подумал он, - я всегда могу использовать письмо в других целях. Все же это своего рода хороший поводок, только дергать необходимо аккуратно, без резких движений". И Шарля абсолютно не волновало, что он хочет слишком многого за пару фраз письма, чернила которого уже не выглядят столь ярко, как в день написания или получения оного. - Да, всеобщее благо.... Вы заметили, от этих слов как-то ощущаешь себя более значимым. Ведь от того, насколько верны приняты решения во многом зависит именно наша собственная судьба. Я верю, что именно всеобщее благополучие влияет тем или иным образом на личное благополучие каждого из нас. Появление платка виконт воспринял двояко: и как следствие жары, и как внутреннее волнение аббата. Но заботу проявил о первой причине. На вторую же ему было наплевать. - Может, еще кофе? Или мне приказать подать освежающих напитков?
Леон де Руасси: - Нет-нет, виконт, не стоит беспокойства, - на побледневшем лице клирика появилось слабое подобие улыбки. - Сейчас мне поможет исключительно свежий воздух. Здесь, в Неаполе, он воистину целебен. Раз предоставился случай покинуть пыточную, пока палач обедает и готовит следующие инструменты для истязаний, стоило им воспользоваться. Повод - дурное самочувствие - был не самым убедительным, но достаточным для формальных извинений, так естественно вписывающихся в опасную словесную игру Номюра и его гостя. - Если вы позволите, месье, я прибегну к этому королю лекарей, - с этими словами Леон поднялся, не обращая ни малейшего внимания на матушкин подарок, который он накануне утром положил в карман. На удачу, каким бы странным ни казалось это суеверие применительно к служителю Церкви. - Благодарю за кофе и угощение, виконт, был весьма рад нашему более тесному знакомству.
Шарль де Номюр: - Не смею вас более задерживать, - Шарль также поднялся, желая проводить гостя до дверей. - Вы уж поберегите себя, дорогой мой. Здоровье - оно ведь такое капризное, так и норовит испортиться, когда менее всего этого ожидаешь. После ухода аббата, виконт приказал убрать со стола и подать свежий кофе. Ему необходимо было подумать, прикинуть возможности, составить свое расписание на ближайшие несколько дней. Хотя последнее он не любил - как истый француз, он любил некоторую спонтанность, неожиданность, внезапный ход Судьбы... Но что хорошо в личных делах, в политике губительно - это Шарль сознавал и соглашался. Деликатное покашливание Рене вывело виконта из задумчивости. - Эмммм....? Брошь? Что ты имеешь в виду? В ответ слуга протянул своему хозяину драгоценную безделушку. Одного взгляда на вензель было достаточно, чтобы сообразить кто хозяин броши. Виконт спокойно опустил вещицу в карман камзола и произнес как ни в чем не бывало. - Я все еще жду свой кофе. И только лишь когда Рене был в дверях гостиной, бросил вслед: - Ты ничего не видел. Эпизод завершен.
полная версия страницы