Форум » Ах, Неаполь, жемчужина у моря... » Лунное адажио » Ответить
Лунное адажио
Винченцо дель Боско: 9 июня 1744 года, вечер. Палаццо делла Корте.
Ответов - 17
Винченцо дель Боско: Ужин в палаццо делла Корте более всего напоминал представление, в котором все актеры прекрасно выучили свои роли, и все же исполняют их с большим трудом. Ди Фиори не приехал, но Раниеро страдал от раны, и дель Боско не мог упрекнуть его за отсутствие. Зато на приглашение маркиза откликнулись трое приятелей и очень дальняя кузина с мужем и двумя его сестрами. Мария, - она сама это выбрала, но Винченцо все равно продолжало казаться, что положение ее унизительно более, чем когда-либо, - предпочла остаться верной своей скрипке. Отстранившись от беспечных кавалеров и нарядных дам, усевшихся за стол, дабы насладиться очередными шедеврами мэтра Кюльви. Пока гости, болтая о пустяках, ужинали, в пальцах синьоры Мезарди без устали порхал смычок, наполняя гостиную прозрачными, как родниковая вода, переливами пьес Вивальди. - Прекрасная музыка, ваше сиятельство. Я сейчас расплачусь над этим утиным крылышком, - усмехнулся очень-дальний-родственник-муж-кузины, с удовольствием вонзая серебряную вилку в подрумяненное мясо. – Исполнительница тоже весьма недурна, - добавил он доверительно, склоняясь к дель Боско в то время, как его супруга отвлеклась, кокетничая с виконтом N. - Немного худосочна, на мой вкус, но в ней есть что-то… эдакое… Где вы выискали это сокровище, Винченцо? - На последнем приеме у синьоры Катарины. Вам нравится? – Еще пару дней назад дель Боско без труда поддержал бы беседу на подобную тему. Сейчас - предпочитал размышлять о том, выдержит ли фарфоровый соусник близкое знакомство с головой его не в меру любознательного гостя. - О да, более чем. Знаете, я как раз подумываю о небольшом домашнем концерте. Она дорого берет за выступления? - Синьора на днях возвращается в Венецию. Это ее последний концерт, - унизанные перстнями пальцы хозяина палаццо безжалостно скомкали тонкую салфетку и замерли. Мария Мезарди не нуждается в его покровительстве. Почему бы, наконец, не принять это, как должное? - Как жаль, - любитель утиных крылышек поморщился. А музыка продолжала звучать, нежная и невесомая. «Девочка привыкла работать на совесть. К тому же ей, кажется, очень хочется поскорее уехать». - Почему бы вам не сыграть менуэт? – поинтересовалась у скрипачки одна из приглашенных на ужин дам, самая молодая и хорошенькая из трех. – Да-да, менуэт. Будем веселиться. Ваша сиятельство, окажите мне любезность… - Как я могу вам отказать, синьора, - Винченцо поднялся, подавая своей гостье руку, и остальные гости, тут же разбившись на пары, последовали за ними. Танцы, фривольные игры, уединение дворцового парка. Все как всегда. И все сегодня особенно фальшиво. - Кузина Амалия говорила мне, что ваш фонтан украшен скульптурами знаменитого Джованни Бернини, - его партнерша по менуэту прекрасно двигалась. Ее агатовые, расширившиеся от возбуждения глаза поблескивали обещанием, а пальцы задерживались в руке Винченцо решительно не в такт фигурам танца. – Ах, мне так хотелось бы взглянуть на него. - А ваша кузина не говорила вам, что я предпочитаю прогуливаться по парку с хорошенькими мальчиками, синьора? – дель Боско, наклонившись, согрел мимолетным дыханием висок отважной кокетки. Локоны ее всколыхнулись, и в носу мужчины защипало от пудры. – Даю им приватные уроки астрономии. - Мне к лицу мужское платье, синьор дель Боско, - в голосе молодой женщины звучал вызов. – А звезды… Звезды меня просто вдохновляют! - Признаться, я бы не стал осквернять столь божественные формы камзолом и кюлотами, - Винченцо хмыкнул, некстати вспомнив о синьорине Фьорелли. – Но коль вы столь отважны, отвага эта не останется безнаказанной. Идемте, я покажу вам фонтан, кара миа. И вновь гости последовали за хозяином, шумно высыпав во двор, прочь из столовой, где остывало жаркое и крупными слезами оплывали восковые свечи. - Быть может, вы хотите поужинать, синьора? – Парролио материализовался из полумрака, такой же, как и прочая прислуга, напудренный, завитой и торжественный. Остановился возле Марии, краем глаза присматривая за тем, как лакеи торопливо меняют цветы в вазах. Некоторые уже успели завять, и их место теперь занимали новые, только что срезанные. - Ваш концерт окончен. Господам, думаю, теперь не до музыки.
Мария Мезарди: После разговора с "родственниками", последнего в ее жизни, как хотелось верить Марии, она вернулась в комнату. Она не хотела бродить по палаццо или парку, хотя небольшая прогулка и пошла бы ей на пользу. Во время ходьбы хорошо думается. Слишком хорошо. К тому же вечером у нее концерт, а она уже два дня не брала в руки скрипку. После приключений руки будут неловкими и дрожать. Да, лучше сосредоточиться на музыке. Время до ужина то летело, если она играла, то становилось вялым и тягучим, если останавливалась передохнуть. Незачем так волноваться. Это все из-за уезда. Да, конечно, именно из-за него. Потому что путь будет опасным? Нет, не из-за этого. Не получится уехать? Не из-за этого. Не хочет уезжать? При этой мысли внутри все обрывалось пронзительным "да". Сознание правильности сменилось сомнениями, а потом и вовсе уверенностью, что эта правильность таит в себе больше опасностей, чем любая двусмысленность. Но это был бы еще полбеды, если бы ей просто не хотелось остаться. "Значит так и должно быть", - уверяла себя Мария, но при этих словах смычок вздрагивал и легкий звук скрипки сменялся неожиданно грубым скрежетом. За окном начало темнеть, дневная жара сменялась легкой прохладой ночного воздуха, суетливый шум уходил, уступая вечерним шорохам. Пришла Марта, чтобы спросить, не помочь ли с чем. Переодеваться Марии было не во что, и служанка всего лишь поправила волосы, вплетя в простую прическу белую розу... Волнение росло с каждым шагом, ведущим к комнатам, предназначенным для вечернего застолья, стало почти удушающим, когда она вошла и, наконец, рассыпалось, когда заняла предназначенное ей в столовой место. Теперь все будет, как обычно. Так и было. Даже лучше, чем на больших приемах и праздниках, где в обычае толпы все пребывающих гостей. Каждый вошедший задерживал на ней недолгий взгляд - оценивающий мужской или пристальный женский - после чего уже уделял гораздо больше внимания еде и разговорам. На маркиза дель Боско Мария если и смотрела, то не прямо, чтобы не встречаться взглядом. Так было спокойнее. Да, и еще играть. Она играла, не останавливаясь. Сонаты, концерты, серенады... Менуэт? Да, конечно... Она старалась не смотреть, но видела, как танцевал с бойкой синьорой маркиз, шепча ей что-то на ухо. Атмосфера комнаты, заполненной распавшейся на пары компанией становилась все более фривольной - легкая музыка, свет свечей, делающий взгляды особенно притягательными, а движения - томными. И, словно разрывая мелодию, голос маркиза, возвещающий для нее конец вечера. Она поняла это еще до слов мажодормо. В этот момент она всегда испытывала только сильную усталость и опустошенность, с которыми ничего нельзя было поделать - только выспаться. Теперь же к ней примешивались ненадолго забытые, но только и ожидавшие своего времени разочарование и горечь. "Ты же этого хотела. Ты же видишь, тебе здесь все равно нет места", - убеждала себя Мария, провожая взглядом устремившуюся на улицу, в объятия укромных местечек, компанию. - Да, бывает время для музыки и время для прогулок, - улыбнулась она Парролио и, злясь на себя за то, что улыбка вышла слишком вымученной, преувеличенно весело добавила. - Признаться, я и правда очень хочу есть. Спасибо. Никакого аппетита не было, но она съела и предложенные кусочки утиного мяса, и сыр, и пастилу, и даже выпила бокал вина, прежде чем опять вернуться к себе в комнату. Надо было сразу лечь спать, но на несколько раз приходящую Марту она только устало махала рукой, оставаясь неподвижно сидеть в кресле около окна. С улицы от парка и аллей виллы доносились веселые голоса и смех. Потом стихло, и показалось что воздух наполнился шорохами и шепотом. "Меня не должно это волновать, не должно", - Мария провела рукой по лбу, прогоняя звуки, которые могли только пригрезиться, и сердце опять сжалось. - "А если это теперь всегда будет волновать?" Вновь зашла Марта, которая упорное нежелание Марии раздеваться и ложиться спать воспринимала по-своему, а потому поспешила сообщить, что гостям сегодня музыка точно не понадобится, они уже и вообще уехали. К ее изумлению, на скрипачку это произвело совершенно обратное действие: она поднялась с кресла и заявила, что намерена выйти на улицу. Прямо сейчас. - Конечно, синьора, - изумленно сказала ей вслед Марта, - только вы не задерживайтесь, собак скоро спустят.
Винченцо дель Боско: Едва укатила последняя карета, Винченцо вернулся во двор, охваченный желанием немедленно умыться. Пудра, смешавшись с потом и благовониями, въелась в кожу, а чужой запах, запах «порока по любезности» пробуждал у маркиза запоздалое чувство брезгливости. Презентовав парик розовому кусту, он с удовольствием подставил ладони под прохладные струи воды, - обнаженная сирена, оседлавшая непокорное морское чудовище, творение знаменитого Бернини, взирала на дель Боско, насмешливо поблескивая мраморными белками невидящих глаз. - Ваше сиятельство! Даже самый преданный слуга не всегда появляется в подходящий момент. - В чем дело, Парролио? В голосе маркиза явно слышались глухие обертоны недовольства, но мажордомо, внутренне напрягшись, не спешил немедленно уносить ноги. Он всего лишь хорошо служит, его сиятельство это оценит. - Тереза нашла его в купальне, - он с поклоном протянул хозяину изящный крестик на неуместно простом шнурке. – Она думает, что эта вещь принадлежит синьоре Марии. - Честные слуги, подумать только. С этим надо что-то делать, Парролио. Может, прекратить платить им жалование? - Ваше сиятельство?! - Пустое. Я просто не в духе. Дель Боско замахнулся, намереваясь зашвырнуть золотую безделушку подальше в фонтан. - Что вы делаете? - Избавляюсь от соблазна, черт побери. - Но это… несправедливо, ваше сиятельство, - тихо запротестовал Паролио. – У бедной девушки и так ничего нет. - Если бы она только захотела, у нее было бы все, - вырвалось у Винченцо злым отголоском уязвленного самолюбия. - Сердцу не прикажешь, - еще тише напомнил слуга. - А мне и не нужно ее сердце, - процедил маркиз, переводя взгляд на свое колеблющееся в водах фонтана отражение. - Но да, ты прав, мажордомо. Я верну крестик синьоре. Будет, что заложить, когда она поймет, наконец, что добродетель давно не в цене. На небосвод уже выбралась перламутровая луна, и с псарни выводили сторожевых догов. Дель Боско ласково потрепал по холке огромного пса, и тот с благодарностью лизнул маркизу руку. Обманчивое дружелюбие, этот же красавец мог без всякой жалости растерзать бродяжку, по неосторожности забравшегося в господский парк. Покуда собаки исчезали в темноте, маркиз, cжав в кулаке злосчастный крестик, отправился в комнату скрипачки. - Мария? Синьора Мезарди? Ему быстро наскучило стучать, вслушиваясь в тишину. Винченцо толкнул дверь, та услужливо распахнулась… - Опять сбежала? Это мило!
Мария Мезарди: Последние слова служанки Мария услышала. Может быть, не стоит выходить, если все равно надолго не получится? Нет, ей нужно на свежий воздух, хотя бы и на четверть часа. Она устала за вечер, но сон был явно далеко, его еще надо было дозваться, и прогулка - лучшее средство. Синьора Мезарди спустилась по широкой лестнице дома. Неаполитанская ночь дохнула запахом цветов, смешанного с прохладным морским воздухом. Она пошла по посыпанной вдоль клумб дорожке. Вокруг было так пусто и тихо, что отзвук собственных легких шагов казался звуком чужих, а скульптуры - застывшими фигурами. Ходить по дорожкам среди клумб скоро надоело - в темноте было неуютно, прекрасные цветы были почти невидны, а близость окон виллы заставляла себя чувствовать так, словно кто-то все время за ней наблюдает. Мария решила облюбовать одну из беседок, поближе к дому. Можно бы было пройти и дальше, но неприятная мысль, что туда наверняка устремились парочки в обычных для подобных праздников поисках уединения, решила выбор в пользу ближайшей, увитой виноградными лозами. Марии казалось, что она просидела в ней совсем недолго, и она уже собралась вернуться в дом, когда услышала голоса, которые быстро стали удаляться, и, наоборот, приближающийся заливистый лай собак, предвкушавших ночную свободу. Она опоздала! Шорох кустов в нескольких шагах от беседки и мелькнувшая тень, сопровождаемые радостным урчанием, недвусмысленно говорили, кто теперь в парке хозяева. Мария застыла на своем месте, стараясь не шевелиться и надеясь, что мелькание золотистого цвета платья не видно среди виноградных листьев. Неужели ей предстоит провести всю ночь здесь, замерев, боясь издать даже легкий шорох, и надеясь, что собаки не подойдут слишком близко, чтобы почуять чужой запах. - Пресвятая Мария, - одними губами прошептала скрипачка, машинально поднося руку к шее, где - увы - не было никакого креста, когда собаки, только что шумно пившие из фонтана неподалеку, затеяли возню возле самой беседки.
Винченцо дель Боско: - Синьора отправилась прогуляться перед сном. Пояснения служанки не дали разыграться и без того не в меру живому воображению дель Боско. Но лишь отчасти. Несколько минут маркиз оставался неподвижен, пристально всматриваясь в темноту за окном в тщетных попытках разглядеть в ней светлое пятно женского платья. - Сказать она могла, что угодно, - пробормотал он наконец. – Дайте мне фонарь. - Я пойду с вами, ваше сиятельство, - забеспокоился мажордомо. - Вот еще. Это мой дворец и мои владения, чего мне опасаться? Отправляйтесь спать, Парролио. Время позднее. Синьоре Мезарди не стоило недооценивать чутье животных. Ночь была их временем. Хоть Мария боялась даже пошевелиться, очень скоро у входа в беседку появился огромный зверь, призрачный, залитый светом луны, словно беглец из своры Гончих Псов, покинувший свое созвездие в поисках земной добычи. Незваный гость принюхивался, лениво демонстрируя внушительные клыки. Запах смущал. Женщина в беседке пахла «домом», - это было неудивительно, ведь скрипачка провела в палаццо делла Корте целый день. И в то же время собака не узнавала ее, сличая новый запах с сотнями тех, что хранились в ее памяти, олицетворяя знакомых людей и предметы. Наконец придя к какому-то своему собачьему решению, дог улегся на ступенях беседки, окончательно лишая синьору Мезарди возможности ее покинуть. Взгляд его неотрывно следил за каждым движением пленницы, а хвост нервно подрагивал, наводя на мысль о том, что собака может в любое мгновение передумать и броситься на облюбованную ею дичь. Время замерло, оставшись где-то за переплетением виноградных листьев. А затем тишину ночного парка вспугнул шорох гравия под ногой человека, темнота закачалась, отступая перед колеблющимся светом масляного фонаря, а собачий хвост зашевелился подобострастно, встречая того, кого пес признавал за хозяина. - Славная добыча, Актеон, - коротко хохотнул маркиз дель Боско, хватая дога за ошейник и вынуждая уступить ему дорогу. – Да, я уважаю твои песьи права на нее, но это моя женщина. Поэтому пшел вон… О темпора, приходится лгать даже собакам, - заключил он, оказавшись в двух шагах от синьоры. – Что вы тут делаете, Мария? Никто не сказал вам, что ночью по парку гулять опасно?
Мария Мезарди: Время, проведенное с глазу на глаз с настороженным животным, показалось Марии целой вечностью. Собака не сводила с нее глаз, и при каждом, самом мельчайшем шевелении, в ее глазах загорался нехороший огонек, не суливший синьоре Мезарди ничего хорошего. Оставалось надеяться, что Марта, упорствовавшая в том, что должна ей помочь раздеться для сна, забеспокоится и скажет кому-нибудь из слуг или Парролио. Чаяниям суждено было сбыться, и - сколько бы времени ни прошло - но послышались шаги, а затем и голос, возвестивший, что из неволи ее вызволит сам его сиятельство. После прошлого дня, большую часть которого можно было смело назвать трагичным, сегодняшнее пленение с собачьим караулом и счастливое освобождение, вновь происходящее благодаря дель Боско, сильно напоминало дурную комедию. И шутки, которые, не стесняясь, отпускал маркиз, по-видимому, свидетельствовали о том же. Несмотря на какие-то мгновения назад испытываемый страх, губы Марии дрогнули в смущенной улыбке, а глаза опустились в пол, словно ее застали за чем-то неприличным. - Я не могла заснуть и вышла погулять, - простое объяснение звучало под стать всей ситуации. - Меня предупредили о собаках. Что их скоро спустят. Но я не хотела гулять долго. Кажется, я задумалась. Мария попыталась подняться, но задеревеневшие от долгого сидения ноги не слушались, и она, ойкнув, опустилась обратно. - Простите, глупо получилось... Вам пришлось идти...
Винченцо дель Боско: - И о чем же вы задумались? – Винчецо поставил свой фонарь на край мраморной скамьи, и вокруг света тут же закружились счастливые в своей беспечности ночные мотыльки. – Может быть о том, что постоянно просить прощения – дурная привычка. Почему вы это делаете? Кьянти, выпитое за ужином, располагало к философским изысканиям. Которые, в свою очередь, казались спасением от пугающего, томительного волнения, что охватывало дель Боско в присутствии этой женщины. - Вы молоды, синьора, вы хороши собой, вы желанны. Да мужчины должны считать честью возможность поцеловать край вашего платья! Отчего всякое проявление заботы кажется вам унизительным. Вы просите прощения даже за то, что вообще появились на свет? Что это, глупость или лицемерие? Для того, чтобы оказаться вровень с сидящей Марией, маркизу пришлось опуститься на колено. Пикантная сценка, которую с удовольствием изображают пасторальные художники, увековечивая пастушков и пастушек на плафонах. Рука Винченцо, потревожив светлый шелк платья, скользнула по бедру скрипачки. Мимоходом, словно не ожидая уже обнаружить в этом теле предопределенный природой отклик на мужскую нежность. - Люди, которые сделали это с вами, заслуживают смерти. Они похитили вашу душу, и заключили ее в темницу каких-то глупых предрассудков! Злость и страсть слились в этом упреке в трагический дуэт, совершенно не подходивший к пасторальной драме. - Вы потеряли в купальне крест, моя маленькая ханжа. – Вздохнул мужчина, и на ладони его блеснула золотом безделушка, лишившая покоя королевского прокурора. - Наклоните голову, будьте любезны. Я верну его вам.
Мария Мезарди: - Это не глупость и не лицемерие. Это... - Мария вспыхнула и не сразу нашлась что ответить. Может быть ее положение и было всегда унизительным, но раз привыкнув к нему, уже невозможно этого замечать, пока... пока тебе не зададут вопрос, почему ты в нем находишься и не нарисуют картин прекрасного "возможно", невозможнее которых сложно себе представить. Это была жестокость и, что задевало сильнее, это была точно рассчитанная жестокость. Смущение сразу прошло, уступив место негодованию, которое синьора Мезарди не могла явить в полной мере. - Это скорее благодарность. Она вам неприятна? Тогда мне стоит извиниться еще раз, - она вздрогнула от недолгого прикосновения, так не вяжущегося со всей неприятной речью маркиза, но отодвигаться не стала, отчасти из-за упрямства, отчасти от нежелания этого делать. - За свое появление на свет мне просить не приходилось. Наверное, потому что в темнице его не так и много и... Договорить Марии не пришлось: именно на этом месте своей речи она увидела крестик и, осознав, что это "тот самый", перевела взгляд на маркиза. Что значит этот жест? Это намек или... нет, для него с этим крестиком ничего не связано. Что-то где-то перепуталось, для дель Боско это просто распятие, которое она потеряла. Малодушное желание взять его и выскочить из беседки прошло под внимательным взглядом дога. Тогда забрать и надеть самой. Но опять чувство, замешенное на упрямстве, гордости и нежелании вызывать очередную усмешку, не позволило ей отпрянуть, как она сделала бы еще несколько дней назад, а наоборот, заставило наклонить голову и замереть в ожидании, когда его руки дотронутся до нее. Зачем он так с ней? Когда она уедет, у него останется все и он сразу забудет ее, а у нее не будет ничего, кроме воспоминаний и сожалений. Так за что? - Только не сделайте мне больно, когда будете надевать его. Вы уже сделали это своими словами.
Винченцо дель Боско: - Боль – мудрое орудие природы, Мария. Боль отрезвляет. Тонкий шнурок скользнул по нежной коже, невесомо обвиваясь вокруг напряженной шеи юной скрипачки. Золотое распятие заняло свое законное место в трогательной ямке межу ключицами. Куда более законное, чем и синьора Мезарди, и маркиз дель Боско могли сейчас предположить. - Что ж, значит нынче мы квиты, синьора. Вы сделали больно мне, я – вам. А теперь не двигайся, Мария, я хочу хорошенько тебя запомнить. Винченцо неторопливо провел кончиками пальцев по вороту платья молодой женщины, затем осторожно приспустил золотистый шелк, обнажая ее плечо уверенным и расчетливым жестом, утверждающим его бесспорное право поступать так. - Твои плечи, твои губы, твои волосы… Белая роза, все еще украшающая простую прическу Марии, от мужского прикосновения выскользнула и упала скрипачке на колени. Уже увядающая, как и те цветы, что выносили слуги их столовой палаццо делла Корте. - Я буду искать твои черты в других женщинах, снова и снова. Может быть, однажды мне повезет… И все же, видит Бог, говоря о благодарности, ты искушаешь меня поступить с тобой как-нибудь дурно, - с нескрываемой иронией добавил маркиз. - Ненавижу твою благодарность, Мария. Не желаю ее, слышишь. И не вздумай извиниться еще и за это.
Мария Мезарди: "Если и просить прощения за что-нибудь, то только за свою... глупость или непонятливость", - подумала синьора Мезарди. Из всей речи маркиза, волнующей, как и его прикосновения, страстной и неожиданной, Мария услышала, что нужна ему. И пусть это называется теми словами, что он говорил утром. Ее жизнь всегда зависит от кого-нибудь, так зачем отдавать ее кому-то другому, ведомому или неведомому, кто окажется совершенно безразличным. От ласки Винченцо ее взгляд, только что бывший настороженным и испуганным, заволокло нежностью, дыхание перехватило и, не в силах сдержать охватившего ее волнения, Мария прерывисто выдохнула. Сердце сильно забилось: казалось, оно то замирает, падая, то подступает комком к горлу. Последняя сдерживающая преграда стремительно исчезала. "Мне надо сказать. Это так просто. Сказать", - билось в виске частым пульсом. - "Так просто, но что?". То же самое волнение, что качнуло мир, обернув его другой стороной и тем самым прибавив смелости, не давало мыслям собраться, чтобы выразить желаемое. Мгновения капали, еще немного, и он отпрянет от нее, все вернется обратно и уже ничего нельзя будет сделать. Волнение уйдет, но и прежнего спокойствия уже не будет никогда. Мария накрыла ладони дель Боско своими руками и сжала их, не давая оторваться от себя. - Я тоже хочу запомнить... ваши руки. Как они нежны... Запомнить... хотя вспоминать - это и правда очень плохое слово.
Винченцо дель Боско: Поначалу Виненцо не поверил. Он почти уже смирился с поражением в войне с прошлым синьоры Мезарди, с ее упрямым нежеланием позволить самой себе счастье. Маркиз, - сорокатрехлетний мужчина, достаточно повидавший в жизни, - понимал, почему она так себя ведет. Но это понимание не добавляло ему радости. Связанный данным самому себе обещанием, дель Боско был беспомощен перед страхом Марии и ее предрассудками. Но сейчас… В темноте, когда наши глаза подводят нас, лишь сердце остается зрячим, и ничто не стирает сословные противоречия так легко, как это делают объятья. Подавшись вперед, мужчина приник губами к тонким пальцам, столь нежно и трогательно удерживающим его руки. Он в упоении целовал ладони скрипачки, шею, плечи, бурно вздымающуюся над планкой корсета грудь, при каждом новом прикосновении к прохладной коже чувствуя торопливое биение девичьего сердца. Лишь через несколько кратких, и одновременно бесконечно волнующих мгновений, маркиз поднял голову, чтобы встретиться взглядом с затуманившимся взглядом синьоры. - Очень плохое. Очень, - согласился он коротким вздохом в приоткрытые губы Марии. - Нам остается лишь воспоминания о том, чего нас лишает судьба. Может это и не по-христиански, может, мне не хватает смирения, но безумие – отдавать то, что дорого, без боя. Даже умирающий до последнего дыхания цепляется за жизнь. И разве любовь не стоит жизни?! Сегодня ночью я тебя не отпущу, - заключил Винченцо. Не хочу. Не могу…
Мария Мезарди: - И я не хочу... и не хотела. Я думала, что смогу, но нет, - шептала Мария, чей голос прерывался. - Я не могу убежать от вас. Она смотрела в обращенное к ней лицо мужчины, гладила руками по вороту камзола, потом, осмелев, по лицу, по волосам. Ей хотелось чувствовать его - плечи дрожали, еще ощущая на себе следы поцелуев и требуя новых - хотелось поцеловать... но надо было договорить, узнать... "Любовь стоит жизни", "быть дорогой"... такие простые слова, каждое по отдельности звучавшее многажды раз на дню, но которые, собранные вместе, никогда не имели к ней никакого отношения. Утром она отказалась. Ее что-то смущало, казалось неправильным и даже опасным. Возможно, так и есть... Но какая-то другая жизнь, наполненная совсем иным, чем раньше. И все это Марии предлагал маркиз дель Боско, от объятий которого кружилась голова и внутри все замирало странным чувством, похожим на нетерпение. Хотелось стать еще ближе. - Я не могу убежать от вас, - вновь повторила Мария. - И не хочу. Пусть это не смирение, но это не безумие и не благодарность. Я хочу быть с вами, быть... вашей...
Винченцо дель Боско: - Я это знаю. Дель Боско требовательно привлек к себе молодую женщину, прижался щекой к неуловимо пахнущим лавандой волосам синьоры Мезарди. - Знаю. Понял, едва впервые прикоснулся к тебе. Ведь ты – моя музыка, Мария. Когда ты исчезла, мне казалось, что весь мир разом онемел. С наслаждением обладания маркиз перебирал пальцами темные пряди своей музы, исполняя ритуальный танец прикосновений, каждое из которых отзывалось в нем самом обжигающим на грани боли нетерпением. Ночь, уединенная беседка. Как странно, кажется, это было им суждено. И все же, если бы Мария пришла тогда, уступив его желанию и настойчивости своего деверя, быт может, он так и не услышал, не угадал бы той музыки, что теперь звучит в его сердце. - Ты вернулась, и он снова поет. Дивно поет, как никогда ранее. Мы еще разучим с тобой кое-какие прелестные музыкальные этюды, - добавил мужчина с опасной улыбкой, осторожно целуя Марию в висок, а затем уже совсем неосторожно, жадно и настойчиво, во все еще хранящие нежность только что прозвучавших признаний губы. - Ты никогда не пожалеешь о том, что осталась со мной. Обещаю.
Мария Мезарди: - Я это знаю, - Мария ответила маркизу его же словами, и слышались в них одновременно и вера, и согласие, и обещание. Она с упоением отвечала на поцелуй, лишь на мгновение отводя губы, чтобы прошептать то важное, что хотело быть высказанным. - Я поняла это сегодня, когда тосковала по вам... это волнение... я не могла ничего с этим поделать. И мысль, что я никогда больше не увижу вас, не успокаивала, наоборот... Да, очень многое изменилось, и что она могла оказаться далеко от Винченцо, казалось теперь невозможным. Прежнего спокойствия в ней бы никогда и правда больше не было. Она знала, что произошло, как это называется, и с каким отвращением произносили это слово монахини, словно презрительно сплевывая его бесцветными губами. Возможно, но к происходящему сейчас это, казалось, не могло иметь никакого отношения. Одна ее рука обняла за шею сжимающего ее в объятьях мужчину, другая нечаянно скользнула за отворот жюстокора, дрогнула сначала от неожиданности и смущения. Но ночь уже вступила в свои права, и долгим сомнениям в ней явно не было места. Под ее ладонью, лежащей на тонком шелке рубашки, гулко билось его сердце. - Я останусь... Я буду видеть вас, вы будете дотрагиваться до меня, целовать, как сейчас...
Винченцо дель Боско: - Что до последнего, меня не придется уговаривать… Желание вело Винченцо так же безошибочно, как чутье ведет зверя сквозь ночную мглу. В страсти и верно много звериного, не даром чувства столь легко заглушают в человеке доводы рассудка. В какое-то краткое мгновение перед глазами маркиза мелькнуло утро на Вилла Пиния и сама Мария в постели королевского прокурора, но дель Боско тут же выбросил это неприятное воспоминание из головы. В прикосновениях юной скрипачки, все еще неловко-неопытных, не чувствовалось ни внутреннего усилия, ни отвращения. Последние опасения Винченцо, - опасения, что грубость другого мужчины погубила в синьоре Мезарди те первые ростки чувственности, что он старался пробудить к жизни позапрошлой ночью, - окончательно оставили маркиза, невинная искренность девичьих признаний сводила его с ума куда вернее расчетливых уловок опытных кокеток. - И не только дотрагиваться, не только целовать, не только… Руки его с силой обвились вокруг тонкого стана синьоры, ладони скользнули по спине молодой женщины, терзая шнуровку ее платья, в висках жарко пульсировала кровь, и опрокинутый купол бархатного южного неба опасно раскачивался между белыми колоннами беседки. - Я хочу тебя, Мария. Позволь мне… Просьба далась Винченцо с большим трудом, он не привык просить, но эта женщина была особенной, и дель Боско чувствовал себя сродни мотыльку, кружащему у огня. Еще мгновение, и он сгорит, так или иначе.
Мария Мезарди: От слов "я хочу" внутри задрожало и обдало жаром, словно огненный шар скатился от сердца, не давая вздохнуть. Она уже ничего не чувствовала, кроме того нового, странного, всепоглощающего, чему названия пока не знала, но что так похоже было на нетерпение, сладкое, волнующее и пугающее одновременно. Шнуровка, наконец, стараниями маркиза ослабла, и Мария невольно сделала движение, высвобождаясь из корсажа платья. Любые сомнения настолько покинули ее, что она не сразу услышала в словах Винченцо вопрос. "Ему не все равно, что я чувствую" - очередное подтверждение. Обнаженное, отливающее молочной белизной в свете взошедшей на небо луны тело Марии прижалось к мужчине, словно не чувствуя жесткости вышитого камзола. Руки ее, только что обвивавшие маркиза за шею, скользнули по его плечам, и ловкие женские пальцы, обретшие несвойственную им еще недавно смелость, потянули за узел шейного платка, словно призванного сдерживать слишком бурные проявления чувственных желаний или слов, их выражающих. - Да, - вместе со словами, наконец, вырвался ничем уже не сдерживаемый стон, - да... да... да. Многажды да... чтобы почувствовать себя вашей.
Винченцо дель Боско: Светлый атласный жюстокор был торопливо сброшен на мраморную скамью, став импровизированным покрывалом такого же импровизированного ложа любви, а затем белое платье, - изящное произведение ловкого портного, - поддавшись нетерпению маркиза дель Боско, осыпалось с грациозного женского тела, подобно лепесткам белой розы. Под сенью ароматной бугенвиллеи и лилового клематиса, увившего стены садовой беседки, сплетались тела и пальцы, и южная ночь щедро приняла этот извечный дар, лаская разгоряченную кожу любовников солеными мазками средиземноморского бриза. На веранде палаццо сообразительный Парролио не стал тушить свечи, вполне резонно полагая, что рано или поздно их свет послужит путеводным маяком любителям долгих ночных прогулок по парку. Постояв какое-то время, облокотившись на широкий мраморный парапет, верный мажордомо с нескрываемым удовлетворением улыбнулся. Ссоры – дело скорое, а его хозяин заметно задерживается. Да и синьора не спешит в дом упаковывать свою скрипку и писать слезные письма монахиням в Венецию. Одним словом, совершенно замечательный вечер… Эпизод завершен
полная версия страницы