Форум » Ах, Неаполь, жемчужина у моря... » Похищение по-неаполитански » Ответить
Похищение по-неаполитански
Фабио ди Манторио: 9 июня 1744 года, за час до рассвета, вилла Пиния в предместьях Неаполя.
Ответов - 39, стр:
1 2 All
Фабио ди Манторио: Сон прокурора был чутким и недолгим. Барон ди Манторио проснулся на границе дня и ночи, когда фиолетовое небо на востоке едва окрасилось предрассветными сиреневыми тонами. Беспокойно поворочавшись и разглядывая бледно-серую лепнину на потолке, он вдруг вспомнил – за стеной спит Мария. Странная девочка с колдовскими глазами и ликом мадонны. Это воспоминание принесло вслед за собой смутное, но приятное волнение в крови, а воображение дополнило картину, еще более распалив немолодого мужчину, и желание прогнало остатки сна. Нащупав босыми ногами ночные туфли и набросив халат, Фабио прокрался по коридору мимо спящего в кресле лакея, чувствуя себя дураком-мальчишкой, который впервые в жизни крадется в комнату горничной, зажег новую свечу от оплывших восковых огарков в тяжелом настенном канделябре и тихонько толкнул дверь в комнату своей невольной пленницы. Она спала, разметавшись по постели, шелковое стеганое одеяло было отброшено – тонкая сорочка едва прикрывала нежную девичью грудь и обнажала до колен стройные бледные ноги, на которых плясали розоватые тени. Желание заворочалось в нем, оживая и поднимая голову. Он поставил бронзовый подсвечник на столик и сделал несколько шагов, опускаясь на постель и протягивая руку к соблазнительно тонкой щиколотке. - Мария!.. – беззвучно выдохнул синьор Позуолли.
Мария Мезарди: Беспокойство и недоверие – плохие спутники для быстрого наступления сна, и Мария немало пролежала в постели, разглядывая занавеси балдахина или узоры на стенах, прежде чем ее глаза закрылись. Сон был поверхностным, все время стремился прерваться: сновидения мешались с явью, и приходящие образы - беспокойные и беспокоящие, как всегда после наполненного страхами дня - казалось, проплывали на фоне отделки спальни. Лишь под утро синьоре Мезарди, видимо, наконец поверившей, что ее оставили в покое, удалось заснуть так крепко, что она не услышала и не почувствовала ни открывшейся двери, ни осторожных шагов синьора Позуолли, ни его взгляда. И только прикосновение прорвалось в ее сон, приняв вид обвившейся вокруг ноги змеи, прошептавшей ее имя. Мария вздрогнула, тихонько вскрикнула и проснулась. Радость, что это был всего лишь сон, сменилась страхом – тень на ее кровати соткалась в образ синьора. - Вы… зачем вы здесь? – прошептала она, отодвигаясь как можно дальше и прижимая к груди одеяло, стараясь закутаться в него.
Фабио ди Манторио: Рассыпавшиеся по плечам темные волосы, скрывшие наготу, сделали ее похожей на лесную нимфу. Темные глаза барона ди Манторио вспыхнули нетерпеливо и алчно. Он посмотрел на нее удивленно, и требовательно потянул на себя одеяло, подталкиваемый удушливой волной разгорающегося вожделения. Он был терпелив с ней, но разве не должна она оценить его сдержанность? Любой иной не стал бы потакать капризам куртизанки. - Мария… - голос его дрогнул, падая до страстного, горячего шепота, - Мария… ну, не будь так наивна, девочка. Шелковая ткань угрожающе затрещала, и Фабио перешел к более решительным действиям, подвигаясь к сжавшейся в уголке огромной кровати под старомодным балдахином девушке. - Я… я не хочу принуждать тебя, Мария, но… почему ты так боишься этого, разве я противен тебе? - он решительно вырвал из ее рук одеяло и отбросил в сторону, наклоняясь к белеющей в сумерках коже – чуткие ноздри затрепетали, жадно вдыхая ни с чем не сравнимый аромат женского тела. Пересохшие губы коснулись тонкой шеи в том месте, где была отметина от скрипки. - Не бойся, - шепот становился все глуше и неразборчивее, синьор Позуолли силой привлек девушку к себе, спуская с плеч невесомую сорочку, - не бойся, позволь мне… Мысли и слова путались, как в горячке, и ему показалось, что сказано достаточно, более чем достаточно для того, чтобы пугливая скрипачка приняла эту неизбежность, поддалась, уступила его желанию.
Мария Мезарди: Первым желанием было попытаться вырваться, заплакать, взмолиться или даже ударить, но Мария не сделала этого. Она уже просила своего деверя и своего племянника, которые молчаливо соглашались, но потом продали ее; она просила синьора Скалатти, но не досталась ему то ли по капризу судьбы то ли по желанию человека, чья воля была не в пример сильнее ее собственной; она просила сегодня уже синьора, который сейчас прижимал ее к себе, но он вновь пришел заявить на нее свои права... - Я не боюсь и вы… вы не противны мне, - она заставила себя расслабиться в объятьях Позуолли , - после того, как вы тогда отступили и ушли… - «обещать сейчас все, что угодно, только бы он сейчас отпустил», - но зачем вы пришли сейчас? Я устала, мне нужно привыкнуть, - «завтра я убегу отсюда, Бог не допустил, чтобы со мной сегодня сделали что-нибудь ужасное, он и не допустит», - завтра… все будет по-другому.
Фабио ди Манторио: - Я не утомлю тебя, ты привыкнешь, - шепот тонул в нетерпеливых поцелуях, - не противься!.. Он не давал ни ей, ни себе возможности остановиться. Мужское, требовательное, бескомпромиссное подчинило себе рассудок, с легкостью отбрасывая обещания, данные Марии несколько часов тому назад. Он силой удерживал ее, чувствуя ее подспудное сопротивление, напряженную спину, не позволяя отодвинуться, губы скользили по тонкой шее, спускаясь ниже, рука торопливо сдернула с груди последнее символическое прикрытие, обнажая совершенное творение природы. Он коротко, болезненно вздохнул, отстраняясь на мгновение, чтобы вобрать в себя эту сияющую, пугливую красоту и зацепился за какое-то украшение, похоже, крестик, висящий на тонкой шелковой бечевке. Голубоватый камешек тускло блеснул в его руке. Барон ди Манторио машинально приблизил его к глазам, и вздрогнул, почувствовав, как гулко, стремительно падает сердце. Руки разжались, отпуская застывшую в его объятиях юную женщину. - Откуда это у тебя?
Мария Мезарди: Разве можно будет когда-нибудь привыкнуть? Это невозможно, ведь сейчас она не испытывала ничего, кроме желания не чувствовать на своей коже ни этих поцелуев, ни этих прикосновений. Как неприятно и неловко видеть чужое желание, если ему не отвечаешь, словно становишься свидетелем непристойности. Это надо было прекратить… Мария положила синьору ладонь на плечо, чтобы оттолкнуть его. Это был бы смешной жест, нелепый своей бессмысленностью, но если бы потом мужчина попытался применить силу, то и вырываться бы она стала, уже не стесняясь, со всей силой своего нежелания. Но неожиданно объятия рассыпались. - Что это? – недоуменно переспросила Мария, краснея от того, куда уперся взгляд синьора и стараясь прикрыть руками грудь. Она опустила глаза и поняла – злополучный крестик, о котором ее уже сегодня спрашивали. С ним связана какая-то нехорошая история, и он слишком многим оказывается знаком… - Он попал ко мне случайно. Он не мой. Это… подарок, от которого я не имела права отказываться.
Фабио ди Манторио: Он отодвинулся, впиваясь темными глазами в белое лицо Марии. Вспышка узнавания, схожесть нищей скрипачки с Анной, теперь крестик его покойной маленькой дочери… Наваждение не желало отпускать, подбрасывая новые головоломки и с легкостью разрушая им же построенные умозаключения. Ей кто-то подарил его, это совпадение… - Подарок? – болезненное недоумение в прокурорском голосе захлестнуло растаявшие страстные нотки, - это вещь тебе не принадлежала? Ты ее получила в подарок? Давно? От кого? Отвечай! Чуткое ухо уловило едва заметную заминку, сопротивление в неуверенном ответе Марии – догадки хлынули роем, опережая друг друга и отринув здравый смысл. Кто мог подарить ей крестик, снятый с погибшего от рук наемных головорезов ребенка? С ребенка единственной женщины, которую он любил? Он не видел дочь мертвой… Случайность ли это или часть чьего-то хитроумного плана? Говорит ли она правду?! Стоит ли вообще верить всему, что говорит это девочка с ликом мадонны? Может, за этой сияющей оболочкой - лишь гниль и труха? Сомнения смутно зашумели в голове, но ни единый мускул не дрогнул на его лице, лишь жестче стали глубокие складки у рта. Свеча на столе прощально вспыхнула, догорая, роняя с подсвечника на столешницу капли расплавленного воска – и погасла, погрузив комнату в серый предрассветный полумрак. Лицо Марии смутным серым пятном маячило перед ним, и он схватил ее за плечи дрожащими от напряжения пальцами и притянул ее к себе, резко, требовательно, приблизившись к ней вплотную, не замечая более сияющей наготы молочно-белой груди, и выдыхая в побледневшие от страха губы: - Отвечай.
Винченцо дель Боско: Перед рассветом на мир отпускается чуткая тишина, усыпляющая даже самых надежных сторожей безмолвием природы: ослабевает ветер, замолкают ночные птицы, бледнеют звезды, затихает прибой. Любой шум, - даже шорох гравия под копытами, даже тихое журчание фонтана, - кажется оглушительным. Ровно как и шепот любовников, выбравших предрассветную пору временем своих утех. Вилла Пиния казалась погруженной в сон, и всадникам, разделившим на двоих одно конское седло, никто не помешал подобраться под самые окна большого, заплетенного по стенам плющом дома. Окна первого этажа были закрыты ставнями, на втором, единственным спасением от июньской жары, свободно блуждал ленивый ночной ветер. Двое мужчин задрали головы, напряженно всматриваясь в темные оконные проемы в поисках хотя бы малейшего признака жизни. Наконец Бертуччо молча указал хозяину на проблеск света, мелькнувший из-под потревоженных ветром портьер. Затем, подтверждением только что рожденной догадки, со второго этажа прозвучал мужской голос, шепот, который ночь, многократно усиливая, сделала доступным тем, кто продолжал чутко прислушиваться, ожидая внизу. Слов разобрать было невозможно, но дель Боско нужно было только направление. Я поднимусь тут, спасибо архитектору, возлюбившему лепнину, - прижав губы к самому уху слуги, прошептал он. – Ты позаботься о двери. Маркиз понимал, что, если он найдет Марию, спуститься тем же путем, каким сейчас он намеревался подняться, им не удастся. - Да, синьор, - блеснув глазами, Бертуччо исчез в темноте, ступая на удивление бесшумно. Конь тихо всхрапнул, и Винченцо быстро прикрыл скакуна ноздри ладонью. - Ш-шш, тише. Хотя все равно очень скоро ему предстояло начать шуметь, раз господь не определил людям крыльев, а значит, не дал и возможности бесшумно воспарить в желанное окно. Вместо того, чтобы соскочить с седла, маркиз поднялся на лошадиной спине во весь рост, поставил ногу на витиеватые лепные завитки, украшавшие сверху оконную раму первого этажа и потянулся выше, спеша взобраться на крошечный декоративный балкончик, узкий, не шире пары ладоней, но зато забранный узорной чугунной оградой, удерживаясь за которую уже совсем нетрудно будет перемахнуть через подоконник и забраться в комнату. Винченцо послышалась, что кроме мужского голоса, он слышит тихий и умоляющий женский, затем свет, словно поторапливая маркиза, погас. Резко оттолкнувшись ногой от стены, дель Боско, подгоняемый целым сонмом демонов, одолел балкончик и нырнул в полумрак, в котором, любезностью зарождающегося утра, все же достаточно оказалось света для того, чтобы разглядеть сжавшуюся на постели девушку и требовательно нависающего над ней мужчину.
Фабио ди Манторио: Голова гудела от возбуждения и неприятных предчувствий, словно неутихающий соборный колокол, но даже сквозь этот гул он услышал смутный шорох за спиной, почувствовал прохладное касание свежего ночного бриза и – шум распахнувшегося окна. Фабио резко обернулся, скорее машинально, нежели в самом деле ожидая увидеть того, что вдруг соткался из серебристо-розовой предрассветной пустоты. Привыкая к сумраку спальни, угрожающая тень замерла на мгновение, достаточное, чтобы прокурор успел разглядеть светлую сорочку, в сером рассеянном свете отливающую густо-сиреневым, и черную маску на лице нежданного визитера. Подозрения еще не успели оформиться в его голове во что-то внятное, лишь мелькнула погасшая во всполохах возмущения гадкая мыслишка – неужели девица всего лишь сообщница ночных налетчиков, но тело, некогда привычное подобного рода упражнениям, зазвенело, как натянутая струна, и барон, бесцеремонно ухватив Марию за талию, скатился с кровати. Он не оценивал диспозицию - да и очевидно было, что синьор Позуолли, босой, в ночной сорочке, нелепом колпаке и полуголой куртизанкой, повисшей на одной руке, выглядит много печальнее, чем вооруженный грабитель. От двери в коридор их отделяла широкая кровать и угрожающе поблескивающая сталь в руках мужчины в маске. Не было времени ни на что, не было уверенности, что грабитель пришел один – скорее всего, есть сообщники. - Пьетро! – от грохота прокурорского баса задрожало оконное стекло, и вслед за этим, толкнув Марию в кресло, барон ди Манторио с силой метнул подсвечник с дымящимся свечным огарком, целясь в белеющую грудь налетчика.
Винченцо дель Боско: Маркизу понадобилось несколько мгновений на то, чтобы сориентироваться в комнате, в которой он оказался. Сказывалась нехватка опыта ночных вторжений в дома честных неаполитанцев. Этой малости, короткой, как падение пары песчинок в песочных часах, все же оказалось достаточно для того, чтобы быть замеченным. Стоило отдать должное проворству хозяина. А вот это можно было сделать по-разному. Особенно после того, как в Винченцо врезался направленный рукой повелителя гарпий тяжелый бронзовый снаряд. Дель Боско не успел полностью уклониться, рефлекторно вскинул руку, защищаясь, и коротко вскрикнул от боли. Угоди этот подсвечник ему в голову, приключения его сиятельства можно было бы счесть оконченными. Не дожидаясь того радостного момента, когда таинственный знакомец синьоры Кармагнолы отыщет еще что-нибудь, чем он сможет защитить себя, гость бросился вперед, по ходу отшвырнув с дороги изящный ночной столик. У него имелось преимущество в три фута первосортной толедской стали, и Винченцо без колебания пустил его в ход. Он, пожалуй, заколол бы резвого синьора, если бы не таинственный Пьетро и прочая челядь виллы, что могла поджидать его с другой стороны двери. Поэтому клинок дель Боско угрожающе уперся в грудь королевского прокурора, бурно вздымающуюся под тонким полотном ночной сорочки. Слегка уколол, и… остановился. Повелитель гарпий успел кликнуть слуг, но те, если фортуна благосклонна к налетчикам, дремлют и проснутся не сразу. Это время стоит использовать с толком. - Больше не единого движения, синьор. И не единого звука, - потребовал Винченцо хрипло. – Мария, подойди ко мне. У маркиза не было ни малейшего сомнения в том, что женщина в кресле – синьора Мезарди. Ее он мог узнать, казалось, по самым смутным очертаниям, по дыханию, по участившемуся внезапно стуку собственного сердца.
Мария Мезарди: Вжавшись в кресло, Мария смотрела на происходящее. Неожиданно она оказалась не в опасной близости от прокурора, а под его защитой. В который раз за этот долгий день яркой вспышкой явилась мысль - бежать. Бежать, пока ворвавшийся разбойник, не сводящий глаз с хозяина, не может схватить ее. Сначала она услышала свое имя, потом поняла смысл сказанного. Мария резко выпрямилась в кресле и посмотрела на ворвавшегося на виллу. Откуда он знает ее имя? Кто он? Удивление, столь сильное, что полностью заслонило собой страх, отразилось в ее глазах и сменилось и вовсе замешательством. Чуткий музыкальный слух скрипачки, умеющий угадывать не только знакомого уже человека по его голосу, но даже и его настроение, не мог ошибиться теперь, когда она услышала несколько слов, произнесенных мужчиной, в объятиях которого провела прошлую ночь. Пусть даже и хриплость в его голосе происходила совсем от других причин. Легкое сомнение, что узнавание может быть ошибочным, было отброшено - конечно, это был он. Вопросы почему и зачем еще даже и не подумали явиться. "Вы? Но как?" - едва не вскрикнула Мария, но вовремя спохватилась: на разговоры не было времени, и разве ей стоит ждать опасности от маркиза? Она поспешно встала с кресла и тихо вскрикнула оттого, что пряжка ее туфельки впилась в босую ногу - жестокое напоминание о стороне жизни, что является еще более практической, нежели спасение от нежеланного плена. Всего пара мгновений, чтобы обуться и вновь натянуть на плечи рубашку, и она уже оказалась за спиной Винченцо, стараясь не смотреть на лицо мужчины, к груди которого был приставлен клинок.
Фабио ди Манторио: Барон ди Манторио выпрямился, тяжело дыша, напряженным телом, кожей чувствуя холодную сталь клинка, проследив молча, как Мария змейкой скользнула за спину неожиданного спасителя. Зубы бессильно скрипнули, темные глаза впились в закрытое черным шелком лицо налетчика. Мужчина, довольно высокий и худощавый - говорил хрипло и отрывисто, но что-то смутное, в звучании властных обертонов, в правильности речи убеждало прокурора в его подозрениях. Дьявол, полковник дель Боско говорил о благородном грабителе, напавшем прошлой ночью на карету его дочери! Имя, он называл имя! Горячечно мельтешащие мысли не успели оформиться во что-то внятное. Раньше, чем Фабио успел подумать, он почти машинально наклонился вперед, на направленное ему в грудь острие, пружинисто перенося вес на правую ногу и чувствуя, как по босым ступням гуляет прохладный утренний ветер. Липкое болезненное тепло расплылось по сорочке бурым пятном. Ноздри крупного прокурорского носа судорожно дернулись. - Ну?.. – не разжимая квадратного рта, выдохнул он, с ненавистью глядя на непроницаемую черную маску, - вы рассчитываете уйти отсюда живым, синьор? Последние его слава были заглушены грохотом - дверь стремительно распахнулась, отлетев к стене, и в проеме появился сонный Пьетро, изумленно вертя головой, а в коридоре послышались крики и дробный топот ног по лестнице. - Синь… - слуга запнулся, расширив глаза, и попятился, пытаясь сорвать со стены тяжелый бронзовый канделябр. Вязкая тишина взорвалась криком, - Паоло, неси оружие, тут грабитель!
Винченцо дель Боско: Если бы Винченцо больше смотрел не на Марию, а на повелителя гарпий, он сразу узнал бы того, чье имя так и не прозвучало из уст держательницы дома терпимости. Но нагота синьоры Мезарди, скорее подчеркнутая, чем скрытая тонкой сорочкой, притягивала его взор, подобно магниту. И лишь когда хозяин виллы Пиния заговорил снова, в светлых глазах незваного гостя, - единственной особой примете, что не могла скрыть баутта, - мелькнуло изумленное узнавание. Без камзола, без парика, босой и в нелепом ночном колпаке, первый законник королевства выглядел нелепо и неуместно. И все же это был именно он, барон и королевский прокурор ди Манторио. Рука «разбойника» едва заметно дрогнула, и это изумление стоило Фабио еще одного болезненного укола в грудь. Алое пятно на сорочке барона увеличивалось с пугающей быстротой, хотя до безвременной кончины синьору конечно же было еще далековато. - А вы рассчитываете, что ваша прислуга меня остановит? – почти с насмешкой спросил гость. И тут же рявкнул на крикуна, призывающего остальную челядь к оружию. – Пьетро, вели своему дружку Паоло спуститься вниз и отпереть дверь. Твой хозяин проводит меня во двор. Так ведь, синьор? Для убедительности он уколол свою жертву еще раз. Без всякого сострадания: обнаженные плечи Марии не оставляли в душе Винченцо места для подобного чувства к ее обидчику. - Шевелитесь, ваша милость, а то как будто вы не выспались! Из коридора послышался короткий звук борьбы, сдавленный возглас и глухой стук. А затем оглушительно хлопнул пистолетный выстрел. Бертруччо предпочел обозначить свое появление с особой помпой.
Фабио ди Манторио: Фабио не чувствовал боли, лишь сквозняк, гуляющий по спальне, ожогом холодил грудь, прикрытую тонкой сорочкой, на которой стремительно росло алое пятно. Выстрел разорвал в клочья остатки предрассветной тишины. Он шевельнулся, ощущая краткое синхронное движение стали, и холодок там, где обжигающий металл касался воспаленной кожи, и машинально отмечая победный блеск в светлых, странно-светлых глазах налетчика, мелькнувший в прорезях бауты. - Вы пожалеете об этом… ваша милость, если успеете, - проскрежетал прокурор сиплым басом, настороженно замирая и прислушиваясь к грохоту внизу. Пьетро, не дожидаясь приказа хозяина, качнулся к двери – но - внезапно, застыв на мгновение, ощерился зло и метнулся обратно, держа на взмахе кулак с зажатым в нем бронзовым канделябром, словно топором наперевес, и ухватил холодными скользкими пальцами за руку женщину, что испуганно жалась к спине грабителя. Дернул к себе – словно куклу, и яростно взвизгнул, отступая назад, перехватывая локтем тонкую шею и прикрываясь бледным телом: - Синьор, я девку держу! В один миг, пока еще не остыло отраженное в потолке эхо от заложившего уши крика, барон ди Манторио резко отшатнулся от шпаги налетчика. - Отпусти, - приказал он, болезненно сморщившись. - Пусть идет.
Винченцо дель Боско: Почувствовав холод там, где мгновение назад к нему прижималось нервически вздрагивающее женское тело, Винчнцо обернулся, не думая, не рассуждая, не слушая ни крика слуги, ни приказа его хозяина. Если Пьетро полагал, что мужчине можно легко укрыться за спиной хрупкой девушки, он просчитался, не принимая во внимание те самые три фута стали, что последние триста лет наносили благородным господам урона больше, чем изнурительные европейские войны. Маркиз дель Боско сделал быстрый выпад, - безмолвный ужас в широко распахнутых глазах Марии всколыхнул в его сердце бешенство, черное и безжалостное, - и лезвие шпаги, пронзив полупрозрачную женскую сорочку и пройдя в паре дюймов от кожи скрипачки, но не коснувшись ее, глубоко вонзилось в бок Пьетро. Желание поквитаться заодно и с господином, слуги которого служат ему столь дурно, мелькнуло, и пропало. Он явился сюда не за этим. Раненный захрипел, тяжело оседая на пол, и маркиз подхватил синьору Мезарди за талию прежде, чем Пьетро, падая, увлек ее за собой. Дохнул теплом в рассыпавшиеся волной темные волосы: - Не бойся. К черту прокурора.
Мария Мезарди: Мария, почувствовав на своей руке сжавшие ее крепко пальцы Пьетро, попыталась схватиться за руку маркиза - тщетная и запоздалая попытка: она лишь скользнула по тонкой ткани рубашки, и ее безжалостно и без лишних церемоний оттащили назад. Мария вскрикнула, но звука не получилось - слишком сильно сдавило ей горло - и только смотрела полными ужаса глазами на маркиза. Она не сразу поняла, что означают хрип Петро и тяжесть, словно наваливающаяся и тянущая куда-то вниз, только подумала, что это, наверное, силы решили покинуть ее, отпуская в забытье, когда Винченцо подхватил, не давая упасть, и она вновь услышала его голос, на этот раз совсем близко. - Я не боюсь, - едва слышно прошептала Мария, больше всего опасаясь, что рука, сжимающая сейчас ее за талию, вдруг ослабит объятие.
Винченцо дель Боско: Синьор? – послышался из коридора звонкий и нетерпеливый окрик Бертуччо. И дель Боско, следуя на этот голос, бросился вон из комнаты, увлекая за собой ту, что он сегодня так долго и настойчиво искал. - Кого это вы? – деловито осведомился сообщник, разглядев, что клинок хозяина влажно отливает алым. - Слугу… - Эко опасно стало нынче служить в приличных домах. - Попридержи язык. И держи мою шпагу. Винченцо чувствовал, что силы Марии на исходе, поэтому попросту подхватил скрипачку на руки, перепоручив Бертруччо привилегию защищать их обоих. Но, то ли прыти у преследователей поубавилось, то ли девица из дома терпимости оказалась права, утверждая, что на вилле «всего пара слуг», прибегать к силе больше не пришлось. Кто-то из не до конца проснувшейся прислуги, возможно, кучер синьора Позуоли, пальнул в них уже в холле, но, - спасибо спешке и ненадежности кремнёвых пистолетов, - промахнулся: пуля угодила в дверной косяк за мгновение до того, как до двери добрались беглецы. - Вергилий! – тихо позвал маркиз своего любимца, и конь с радостным ржанием покинул клумбу, где он угощался ранним завтраком на горе местному садовнику и примчался к хозяину. Дель Боско торопливо подсадил в седло Марию, затем вскочил сам, и Вергилий послушно понес их обоих к воротам, туда, где маркиза дожидалась карета.
Фабио ди Манторио: Прокурор бросился к упавшему Пьетро, зло и коротко выругавшись. Слуга был жив, хотя рана – плохая, глубокая, под правым ребром, стремительно набухающие темной кровью рубаха и куртка, не оставляли ему никаких шансов. Он поскуливал тихо и растерянно, но сознания не терял, и Фабьо, сотни раз видевший смерть, отвернулся, не в силах смотреть в больные, собачьи глаза слуги, которые пытались в чернильной пустоте, разверзшейся перед ними, поймать крохотную надежду на спасение. Топот бегущих ног – и в комнату ворвался Никколо, неся зажженные свечи, уже почти бесполезные – рассвет, проникший в спальню через потревоженные занавеси, окрасил пол и стены в светло-розовые тона. - Они ушли, синьор, - Никколо уставился на неподвижно-серую маску - там, где вчера сияла розовощекая хмельная улыбка на лице лежащего лакея, - и увели… унесли с собой женщину. Паоло ранен в правое плечо, неопасно, а вы? У вас кровь, ваша милость… - Я знаю, - высеченное из камня лицо барона ди Манторио шевельнулось, - позови Симону, пусть приберет здесь, и съезди за священником. Пустяки, царапина! Он властно вскинул руку, предупреждая желание кучера помочь присесть хозяину. На лбу и висках выступила испарина. - Пусть мне сделают кофе. Я поговорю с Паоло. И немедленно закладывай карету, - синьор Позуолли говорил коротко, мучительно сжимая зубы. Не от боли – от холодного, клокочущего в груди бешенства. Он вспомнил. Полковник дель Боско назвал имя. Алессио Ферранте.
Мария Мезарди: Само бегство было как в тумане. Запомнилось только, как она споткнулась, зацепившись за что-то краем рубашки и как руки Винченцо вновь не дали упасть, подхватили, не заметив легкого протестующего жеста, и вынесли из дома: ей осталось только прижаться крепче, обвив его шею руками, так что можно было услышать и почувствовать стук его сердца. Перед глазами видением остался повалившийся на пол Пьетро, чья рука, прижатая к боку, объясняла все - и разорванную ее сорочку, и неожиданно обретенную свободу. "Убил или нет?" - вопрос, неожиданно всплывший в голове, когда Мария оказалась в седле, но быстро сменившийся все еще удивленным "он здесь, и это не сон", как только его дыхание коснулось ее волос, и, наконец, вновь "Но как?", когда за оградой замаячила дожидающаяся карета. Оказавшись вновь на земле и так близко от Винченцо, что можно было разглядеть цвет его глаз, Мария уже почти задала так сильно волнующий ее вопрос, но сдержалась - время и место для вопросов были очень неподходящими. Она шагнула к распахнутой карете и... встретилась с изумленным и любопытным взглядом сидящей там Кармелы. Наконец вступившее в свои права утро, чей свет бесстрастно высвечивает все детали, не ретушируя и не скрывая их, явил в полной красе девицу из заведения синьоры Кармагнолы со сбившейся прической, лицом, яркие краски на котором уже давно смешались в некоторое сложноразличимое месиво, осыпающейся пудрой и едва ли что скрывающим платьем. Мария резко обернулась к маркизу и, забыв о всяком благоразумии, твердившем, что промедление грозит обернуться очередной порцией неприятностей, проговорила наконец давно вертевшиеся в голове слова: - Вы здесь... почему? - она смотрела прямо в прорези маски, но, услышав за спиной недвусмысленное фырканье Кармелы, смутилась и опустила глаза, отчего все в том же свете летнего утра ей предстал ее собственный наряд - тонкая сорочка, разорванная в нескольким местах - по сравнению с ней платье Кармелы могло показаться верхом приличия.
Винченцо дель Боско: Почему? Именно этот вопрос Винченцо и сам собирался задать синьоре Мезарди с того самого момента, как узнал, что она покинула его дом. Но теперь, под прямым и требовательным взглядом женщины, ставшей причиной всех этих безумств, дель Боско почти растерялся: то, что он мог бы ей сказать, не предназначено было для зрителей, пусть даже случайных. Слова, что высшим откровением срываются с губ во время акта любви, вульгарны и банальны за пределами алькова, они способны разве что оборвать зевок у проведшего всю ночь на козлах кучера или рассмешить проститутку. И все же, почему? Маркиз торопливо дернул ленту, удерживающую бауту. Губы его сиятельства дрогнули в предвкушении. Возможно, это было жестоко по отношению к Марии, избавить ее от объятий синьора ди Манторио и тут же предложить на замену свои, но противиться искушению пронизанной светом сорочки было выше сил человеческих. Он целовал ее с жадностью путника, отчаявшегося в поисках спасительного источника, и вдруг, - о чудо, - приникшего к прохладному роднику. Лаская ладонью напрягшуюся от неожиданности спину, стиснув в кулаке шелковистые волосы на затылке юной скрипачки, пьянея от живительного тепла ее тела, хрупкого, гибкого и бесконечно желанного. - Ты просто не оставила мне выбора, Мария, - наконец выдохнул Винченцо в покрасневшие от его убедительного в своей простоте «объяснения» губы синьоры Мезарди. – Садись в карету. Я… скоро буду. Ему стоило бы вернуться за Бертуччо, резвость ног которого даже перед лицом нешуточной опасности уступала рыси породистого скакуна.
полная версия страницы